головокружительные, стремительные, яркие - сменяют друг друга с какой-то удивительной последовательностью, подчиняясь некой безбрежной гармонии; у них было такое ощущение, словно их восхищенному взору вдруг предстал совершенный пейзаж, поражающий своей победоносной законченностью, - весь мир, взаимосвязь явлений которого они смогли, наконец, понять и расшифровать. Им казалось поначалу, что их чувства обогащаются, расширяется их способность видеть и ощущать, а несказанное счастье сопутствует им неизменно, сопровождая каждое их движение, отмечая каждый их шаг, всю их жизнь; мир шел к ним, а они шли навстречу миру, вновь и вновь раскрывая его для себя. Вся их жизнь становилась любовью и опьянением. Их страсти не знали границ, их свобода ничем не стеснялась.
Но они задыхались под нагромождением мелочей. Видения заволакивались, путались, они могли ухватить лишь скудные то и дело ускользавшие клочки -непрочные, нудные, лишенные смысла. Это было уже не широкое полотно, а только разрозненные его фрагменты, не гармоничное единство, а судорожный распад; словно их видения были лишь далеким и замутненным отражением чего-то, иллюзорным жалким подобием вспышки, которая, едва возникнув, рассыпалась в прах, смехотворной проекцией самых несуразных их желаний, неосязаемым облаком пыли, лохмотьями жалкой роскоши их грез, которых им никогда не осуществить.
Им казалось, что они разгадали секрет счастья; им казалось, что их представление о счастье прекрасно, что с его помощью они познают ход мироздания. Им казалось, что стоит им лишь двинуться с места, как они само собой достигнут счастья. Но, пробудившись от грез, они оказывались все такими же одинокими, инертными, опустошенными. Серая, замерзшая равнина, бесплодная степь - никаких дворцов в оазисах пустынь, никаких эспланад на горизонте.
И от этих отчаянных поисков счастья, от чудесного ощущения, что на какое-то мгновение оно поймано, разгадано, из этих необыкновенных путешествий, когда, не сдвинувшись с места, ты завоевываешь мир, от этих новых горизонтов, предвосхищенных радостей, от всего, что в их невероятных мечтаниях могло быть осуществимо, от этого их жалкого, неловкого, путаного, но все же целенаправленного, устремленного к разгадке непознанного порыва не оставалось ничего, они открывали глаза, вновь слышали звук собственного голоса, смущенное бормотание собеседника, мурлыкающее урчание магнитофона, видели перед собой пять охотничьих ружей, выстроившихся в козлах, их потемневшие приклады и блестящие от смазки дула, а рядом с ними -разноцветную головоломку кадастра, в центре которой неожиданно оказывался почти правильный четырехугольник фермы, серую каемку дороги, расположенные в шахматном порядке точечки платанов и четкую линию национального шоссе.
А немного погодя и сами они оказались на этой серой дороге, обсаженной платанами. Они-то и были Маленьким светящимся пятном на длинной черной полосе шоссе, островком нищеты в необъятном море изобилия. Они смотрели на неоглядные желтые поля, испещренные красными точками маков. Они чувствовали себя раздавленными.
Часть вторая
Они пытались бежать.
Невозможно жить долгое время одними мечтами. Слишком напряженная жизнь в этом мире, который обещает золотые горы и ничего не дает. Их терпению пришел конец. И однажды они поняли, что им нужно убежище.
Их жизнь в Париже топталась на месте. Они никуда не продвигались. Иногда они представляли себе, стараясь перещеголять друг друга обилием подробностей, расцвечивавших обычно каждую их мечту: вот он, сорокалетний хозяйчик, владелец сети предприятий, торгующих вразнос ('Защита семейного очага'; 'Мыло - слепым'; 'Нуждающиеся студенты'); она хорошая домашняя хозяйка, в квартирке у них чистота, есть телевизор, машина, есть излюбленный семейный пансиончик, где они проводят отпуск. Или, наоборот, и это было куда мрачнее, состарившиеся представители богемы, в свитерах и бархатных штанах, просиживают они каждый вечер на одной и той же террасе кафе бульвара Сен-Жермен или на Монпарнасе, кое-как перебиваются от случая к случаю, ничтожные до кончиков своих черных ногтей.
Появились и мечты о деревенской жизни, вдали от всех соблазнов. Они станут жить просто и умеренно. У них будет дом из белого камня на краю деревни, теплые бархатные штаны, прочные ботинки, непромокаемые куртки, палки с железными наконечниками, шапки, и каждый вечер они будут подолгу гулять в лесу. Вернувшись домой, они приготовят себе чай, поджарят гренки, как англичане, подбросят в камин большие поленья; поставят на проигрыватель квартет, который никогда им не наскучит; прочитают все большие романы, на которые у них раньше не хватало времени, будут принимать у себя друзей.
Эти пасторальные порывы возникали часто, но до реальных планов дело почти никогда не доходило. Два-три раза они наводили справки о том, чем бы они могли заняться в деревне, но ничего подходящего не оказалось. Однажды у них промелькнула мысль стать школьными учителями, но они тут же с отвращением ее отбросили, представив себе переполненные классы и бесконечные, томительные уроки. Неопределенно поговаривали, не сделаться ли им книгоношами и не поселиться ли на какой-нибудь заброшенной ферме в Провансе, не открыть ли там производство примитивных глиняных изделий. Потом они стали фантазировать, что в Париже они будут проводить только три дня в неделю, зарабатывая за это время на безбедную жизнь, а остальное время жить в департаментах Ионны или Луары. Но из этих мечтаний так ничего и не родилось. Они ни разу не удосужились рассмотреть их реальную возможность или, вернее, невозможность.
Они мечтали бросить работу, послать все к черту, ринуться навстречу приключениям. Они мечтали вернуться вспять, начать все с самого начала. Они мечтали порвать, распрощаться с прежней жизнью.
И тем не менее мысль об отъезде, постепенно укореняясь в их сознании, наконец созрела. В середине сентября 1962 года, вернувшись после неудачно проведенного отпуска, испорченного дождем и безденежьем, они приняли твердое решение. В начале октября они прочитали в 'Монд' объявление о найме учителей для Туниса. Какое-то время они колебались. Случай представлялся не такой уж идеальный - ведь мечтали-то они об Индии, США или Мексике. Предложение было не бог весть каким заманчивым, оно не сулило ни богатства, ни приключений. Оно не очень им импонировало. Но в Тунисе у них были кое-какие друзья, с которыми они когда-то вместе учились в школе или в университете, и потом там все же тепло, там Средиземное море такое голубое, там их ждет новая жизнь, новая работа, они начнут все сначала. Они решили предложить свои услуги. Их приняли.
Настоящий отъезд подготавливается заранее. В данном случае этого не было. Их отъезд походил на бегство. Две недели они носились из учреждения в учреждение; нужно было доставать медицинские справки, паспорта, визы, билеты, отправить багаж. Потом, за четыре дня до отъезда, они узнали, что Сильвия, у которой были аттестаты лиценциата по двум специальностям, получила назначение в технический коллеж городка Сфакс, находящегося в двухстах семидесяти километрах от Туниса, а Жерома, который имел всего лишь справку о прохождении предварительного курса, назначили в Махарес, еще на тридцать пять километров дальше в глубь страны.
Это было очень неудачно. Они хотели отказаться. Ведь их ждут в Тунисе, там для них подыскали квартиру, и только туда они хотели и рассчитывали поехать. Но было уже слишком поздно. Они пересдали свою парижскую квартиру, заказали билеты, устроили прощальный вечер. Ведь так давно они мечтали уехать. К тому же Сфакс, самое название которого им было едва знакомо, ведь это же конец света, пустыня, а им, с их любовью к необычным ситуациям, нравилось думать, что они будут изолированы, отрезаны, удалены от всего мира, как никогда прежде. Однако они решили, что должность учителя хотя и не унизительна, но достаточно тяжела; и Жером добился расторжения своего договора - они рассудили, что одного жалованья Сильвии им хватит на двоих, а он на месте подыщет себе какую-нибудь работу.
Итак, они уехали. Им устроили проводы на вокзале, а утром 23 октября они с четырьмя чемоданами, книгами и походной кроватью отплыли из Марселя на 'Командан Крюбелье' в Тунис. Море было бурное, а завтрак - очень плохой. У них началась морская болезнь, они приняли порошки и долго спали. На следующее утро на горизонте показался Тунис. Погода разгулялась. Они улыбались друг другу. Увидели остров - им сказали, что он называется План, - потом пошли большие пляжи, длинные и узкие, а за
