цитировать Райта Миллса, Уильяма Уайта или, того лучше, Лазарсфелда, Кантриля или Герберта Хаймана [Известные социологи и психологи], из которых и трех страниц не прочитали.
Овладев этими совершенно необходимыми навыками, они доказали, что постигли азбуку ремесла, и стали незаменимыми сотрудниками. Так, всего лишь год спустя после их первых шагов по изучению причинности на них возложили ответственную работу по 'анализу содержания'; за этим постом следовала уже должность верховного руководителя всеми исследованиями, которая обычно отводилась штатным кадрам, хорошо оплачивалась и считалась самой почетной во всей служебной иерархии. За последовавшие годы они не спустились с достигнутой высоты.
Четыре года - а возможно, и дольше - они разрабатывали анкеты, интервьюировали, анализировали. Почему пылесосы на полозьях так плохо раскупаются? Что думают люди с умеренным заработком о цикории? Любят ли готовое пюре и почему? Потому ли, что оно легко усваивается? Или потому, что оно маслянисто? Или потому, что его так легко приготовить: раз, раз - и все? Действительно ли считают, что детские коляски чересчур дороги? Разве вы не согласны идти на любые жертвы во имя малышей? Как будет голосовать француженка? Любят ли сыр в тюбиках? Большинство - 'за' или 'против' общественного транспорта? На что прежде всего обращают внимание, покупая простоквашу: на цвет, плотность, вкус или запах? Читаете ли вы много, мало или вовсе не читаете? Ходите ли в ресторан? Согласитесь ли вы, мадам, сдать комнату негру? Скажите откровенно: что вы думаете о пенсии для стариков? Что думает молодежь? Что думают служащие? Что думает тридцатилетняя женщина? Что вы думаете об отпуске? Где вы его проводите? Любите ли вы замороженные блюда? Как вы думаете, сколько стоит такая зажигалка? Какие матрасы вы предпочитаете? Мо-жете ли вы описать мне человека, который любит изделия из теста? Что вы думаете о вашей стиральной машине? Удовлетворяет ли она вас? Не слишком ли много пены в ней получается? Чисто ли она стирает? Рвет ли она белье? Сушит ли она его? Не предпочтете ли вы такую машину, которая может высушить белье? Как вы находите, удовлетворительна ли охрана труда в шахтах? (Надо заставить говорить опрашиваемого, попросить его рассказать случаи из собственной практики, то, что он видел своими глазами. Были ли у него самого травмы? Как это произошло? Будет ли его сын шахтером, как отец, или нет?)
Интересовало все: стирка, сушка белья, глажка. Газ, электричество, телефон. Дети. Одежда и белье. Горчица. Супы в пакетиках, супы в коробках. Волосы: как их мыть, красить, причесывать, как придать им блеск. Студенты, ногти, микстуры от кашля, пишущие машинки, удобрения, тракторы, досуг, подарки, почтовая бумага, белила, политика, автострады, алкогольные напитки, минеральные воды, сыры и консервы, лампы и занавески, страхование, садоводство.
Ничто человеческое не было им чуждо.
На первых порах они заработали немного денег. Работа не нравилась им, да и могла ли она нравиться? Но и докучала она им не слишком. У них было впечатление, что они чему-то учатся. От года к году эта работа переделывала их.
То было время победоносного взлета. У них не было ничего - теперь перед ними стали открываться богатства мира.
Они долго оставались совсем незаметными. Одеты они были как студенты, то есть плохо. У Сильвии имелась единственная юбка и безобразные свитера, вельветовые брюки, грубошерстная куртка. У Жерома - засаленная канадка, костюм из магазина готового платья, жалкий галстук. Они самозабвенно начали постигать тайны английской моды. Открыли для себя шерстяные вещи, шелковое белье, рубашки от 'Дусе' [Здесь и далее - торговые фирмы], галстуки из ситца, шелковые шейные платки, твид, пушистую шерсть, кашемир, кожу и джерси, лен и, наконец, мощную иерархию обуви, которая простирается от Черча к Уестону, от Уестона к Бантингу, от Бантинга к Лоббу.
Их сокровенной мечтой стала поездка в Лондон. Там они кинулись бы не только в Национальную галерею и на Сэвил-роу, но и во многие кабачки Черч-стрит, о которой Жером сохранил трогательные воспоминания. Но они еще не настолько разбогатели, чтобы позволить себе одеться там с ног до головы, В Париже на первые же деньги, заработанные хоть и в поте лица, но весело, Сильвия купила у Корнюеля трикотажную шелковую кофточку и импортный комплект (две кофты) из овечьей шерсти, прямую и строгую юбочку, туфли из плетеной кожи необыкновенной мягкости, а также большой шелковый платок с изображением павлинов и листвы. Жером, хоть он еще и любил при случае обуться в стоптанные ботинки и ходить небритым, в старой рубашке без воротничка и парусиновых штанах, познал теперь, по контрасту, удовольствие ухода за собой: вымыться, тщательно побриться, опрыскаться туалетной водой и на слегка еще влажное тело надеть безукоризненно белую рубашку, повязать шелковый или шерстяной галстук. Он купил в магазине 'Старая Англия' сразу три галстука и твидовую куртку, а рубашки и ботинки, за которые, как ему казалось, не придется краснеть, - на распродаже.
Потом - и это было одним из больших событий в их жизни - они открыли для себя барахолку. Рубашки Эрроу или Ван-Хейзена, великолепные, с воротником на пуговках, такие, каких в Париже не сыщешь, но которые уже вошли в моду благодаря американским фильмам (во всяком случае, среди той ограниченной прослойки, которая жить не может без американских фильмов), выставлялись там среди всякого барахла, рядом с якобы неизносимыми плащами, юбками, кофточками, шелковыми платьями, кожаными куртками и мягкими мокасинами. В течение года, а то и дольше они ходили туда каждые две недели; утром по субботам рылись в ящиках, на прилавках, в картонках, где валялись вывернутые зонты, толкались в толпе подростков с бачками, алжирцев, продававших часы, и американских туристов, которые, с трудом выбравшись из обманных зеркал с восемью отражениями и карусели рынка Вернезон, бродили по рынку Малик, разглядывая ржавые гвозди, матрасы, остовы каких-то машин, всяческое разрозненное барахло и странной судьбой заброшенные сюда нераспроданные залежи прославленных американских рубашек. Оттуда Сильвия и Жером тащили домой, завернув в старые газеты, одежду, безделушки, зонты, всяческие горшки, сумки, пластинки.
Они постепенно менялись, становились совсем другими. И не столько потому, что им было просто необходимо чем-то отличиться от тех, кого они интервьюировали, чтобы производить на них выгодное впечатление и при этом не слишком бросаться в глаза. И не потому, что они встречались теперь со многими людьми, не потому, что они, как им казалось, навсегда отошли от той среды, к которой принадлежали по рождению. А потому, что деньги, как ни банально это утверждение, вызывали к жизни новые потребности. Задумайся они над этим, они сами крайне изумились бы, обнаружив, до какой степени изменились все их представления, начиная от самых примитивных и кончая всем тем, что вообще имело теперь к ним отношение, всем тем, что приобретало для них все большее значение и становилось их миром. Но в те годы они ни над чем не задумывались.
Все было для них ново: чувства, вкусы, профессия. Все толкало их к вещам, дотоле им неведомым. Они начали обращать внимание на то, как люди одеты; замечали в витринах безделушки, мебель, галстуки, впадали в мечтательный транс перед объявлениями о продаже недвижимого имущества. Им казалось, что они стали понимать природу вещей, на которые до сих пор не обращали никакого внимания: им стало небезразлично, что тот или иной квартал или улица печальны или веселы, молчаливы или оживленны, пустынны или наполнены суетой. Раньше эти ощущения были им неведомы, и теперь они открывали их с простодушным изумлением, поражаясь своему прежнему невежеству. Их не удивляло, вернее, почти не удивляло, что они непрестанно думают об этом.
Дорога, по которой они шли, ценности, к которым они тянулись, их будущее, их желания, честолюбивые мечты - все это, правду сказать, казалось им подчас обескураживающе пустым. Они так и не познали ничего устойчивого, прочного и определенного. И тем не менее это была их жизнь - источник незнаемых ранее радостей, которые не только их пьянили, но и потрясали своей необъятностью. Иногда они твердили себе, что в будущем их жизнь наполнится очарованием, изяществом и причудливостью американских комедий в духе Сола Басса, перед их мысленным взором проносились, как обещание, дивные, сверкающие видения: девственные снежные поля, прорезанные следами лыж, голубой простор моря, солнце, зеленые холмы, огонь, потрескивающий в каминах, опасные автострады, пульмановские вагоны, роскошные отели.
Они расстались со своей комнатушкой и студенческими столовками. Они нашли на улице Катрофаж, в доме номер семь, напротив мечети и совсем близко от Ботанического сада, квартирку из двух комнат, выходившую окнами в хорошенький садик. Они возжаждали бобриковых ковров, столов, кресел, диванов.
В те годы они без конца разгуливали по Парижу. Перед каждым антиквариатом они останавливались.
