Затем пришел черед Пломбира. Вот здесь была загвоздка. Потому что Пломбир – настоящий Голиаф, сильнее турка, хуже тролля, грубиян, задира, мошенник, взяточник, хитрец – испытывал страсть к борьбе. Когда на него нападали, миром это никогда не кончалось.
Пломбир держал на рынке магазин с цехом, где производились и сразу же поступали в продажу засахаренные фрукты, конфеты, помадки, миндальное печенье, шоколад, нуга и прочие сладости.
Там начали изготавливать и продавать сабайон[366] в сиропе, сильно освежающий продукт, который в Анкаре называли его именем.
Не было такого дня, чтобы в конце его какой-нибудь визирь, тимариот [367] или сардар[368] не наведывался в магазин Пломбира заказать для своей вечерней пирушки пломбир в мараскине или пломбир в черносмородиновой наливке, от которых был в восторге и стар, и млад.
Вот и Максимен отправился туда. Он дал ему двадцать су,[369] затем заказал огромный лимонный пломбир.
Когда Пломбир отпускал, как рассказывают продавцы, пломбир, Максимен попробовал лакомство, затем, скривившись, сказал, что Пломбир плохо делает свою работу.
– Что? – побледнел Пломбир. – Это вы про мой пломбир?!
Он трижды нанес Максимену пощечину и бросил ему перчатку.
– Хорошо, – ответил на вызов Максимен, – разберемся на поле боя, однако оружие выбираю я – мы будем биться содой!
Пломбир был так поражен столь необычным выбором, что какое-то время казался совершенно растерянным.
Воспользовавшись тем, что противник оцепенел, Максимен ударил его дубиной по голове. Пломбир пошатнулся, что-то проворчал и рухнул на пол.
Максимен покрыл все его тело лимонным пломбиром, который обильно полил сверху сиропом, затем завершил свою работу, понатыкав там и сям засахаренные фрукты.
После этого он вывел из темного угла своего любимого пса, огромного датского дога, которого шесть лет кормил одними пломбирами родного братца Пломбира.
Собака подскочила к нему, обнюхала, ощупала и вгрызлась в лежащую перед ней массу.
Максимен вышел, хихикая: «Разве Аллах не сказал: от Лимона ты родился, от Лимона и сгинешь?»
Усмехаясь в глубине души найденным словам, которые он счел удачными, Максимен поспешил заняться следующим братом, которого звали Квазимодо. Это был коренастый малый, определенно туповатый. Коэффициент его умственного развития соответствовал среднему уровню шестилетнего ребенка, в то время как он был в пять раз старше.
Его любимым занятием, если не самым настоящим призванием, было произносить речи перед куликами, скакавшими по берегу озера в муниципальном саду, – нечто подобное проделывал святой Франциск.[370] Проходившие мимо зеваки бросали ему иногда забавы ради дукат или флорин, и эти пожертвования составляли весь его доход.
Уничтожение последнего было для Максимена и вовсе делом пустяковым.
Он разместил на дне озера тонкую поперечину, которую соединил проводом с аккумулятором, производящим при контакте сильный индукционный ток. Затем он подкупил неизвестного, который, в то время как Квазимодо произносил свои набившие птицам оскомину речи, бросил на дно озера фальшивый луидор,[371] в который был вставлен сверхмощный магнит.
Квазимодо, не долго думая, нырнул на дно озера – и вскоре задуманное свершилось.
Следующим был Ромуальд. Но насколько просто было справиться с Квазимодо, настолько же Ромуальд представлял собой труднодостижимую цель. Ибо, будучи коварным, завистливым, жестоким, он всюду видел злой умысел и подозревал каждого.
Он так опасался фатального удара, что уединился в своем доме, не открывал никому дверь, держал всегда под рукой ружье, косился боязливо на каждого неизвестного, который появлялся в поле его зрения, и всякий раз подскакивал, когда мимо проходил сосед.
Позже, считая, что он все равно находится далеко не в полной безопасности, Ромуальд приобрел привязной аэростат, в котором и обосновался, собираясь проводить в нем спокойно хотя бы ночи.
Максимен наметил себе сначала несколько путей акта ликвидации, а именно: перерезать трос, которым аэростат крепился к опоре на земле, сломать руль автостабилизации или гидроскопический кардан, заменить аргон на тяжелый газ (метан) и вызвать таким образом взрыв, – но все было тщетно. Наконец пришло озарение: он арендовал биплан, взлетел, затем спикировал на опостылевший ему шар, приблизившись к нему на расстояние, менее одного метра, что привело к возникновению дыры в оболочке шара, оказавшейся для Ромуальда роковой: вследствие возникшей утечки надутого в шар воздуха тот задохнулся.
Сабен являл собой для Максимена последнюю цель. Но к нему невозможно было даже приблизиться. Имея всего лишь одного дядюшку, который мог бы отнять у него право на первонаследие, Сабен уверовал в то, что рано или поздно весь Капитал клана сосредоточится в его руках и это повлечет за собой со стороны какого-нибудь завистливого братца коварный удар.
Чтобы попасть в его дом, необходимо было иметь при себе три пропуска, даже если приходил мальчишка из булочной, принесший хлеб, или посыльный от угольщика, доставивший уголь.
Чего только о Сабене не рассказывали! Говорили, что он держит возле себя восемнадцать спаги, искушенных мастеров боя с ятаганом, кинжалом и ружьем; отряд этот обходился ему безумно дорого, но он сопровождал его всегда и всюду, и всякий человек, приближавшийся к Сабену на расстояние, меньшее ярда, уничтожался без предупреждения. Говорили, что у него есть слуга, который пробовал каждое блюдо, подававшееся хозяину, так как тот боялся, что его могут отравить. Говорили, что в его доме находился неизвестный, его двойник, который спал в кровати Сабена, в то время как сам он почивал в подвале, где, рассказывали, искусный мастер построил для него огромный блокгауз с запутанной системой входов- выходов; к этому рассказу добавляли, что сразу же по окончании работы мастер был умерщвлен. В этом блокгаузе Сабен мог бы, если бы в том возникла необходимость, жить полгода, такие основательные были
