Федосей представил за дверью отсека леденящую пустоту и нервно сглотнул. На самом деле все было совсем не так. Во всяком случае, пока. С того момента, как стальная фляжка агента Коминтерна замкнула контакты, прошло не более полуминуты. Щель между расходящихся створок была еще не столь велика, чтоб из ангара вышел весь воздух, да и не так уж и много его им было нужно – всего-то на пару вздохов. У них еще оставалось время забраться в «Иосифа Сталина».
Отбросив лишние мысли, он повернул рукоятку, и щель в двери стала шире. Воздух из коридора, вползавший в ангар с шипением, рванулся туда со звериным ревом, толкая чекистов в спины.
Там было темно, и первое, что увидел Малюков, – щель. В темноте она голубела нерастраченной атмосферой Земли. Вторым взглядом он разглядел «Иосифа Сталина». Корабль стоял люком к двери.
Деготь все еще тер глаза и ничего не видел, так что Федосею пришлось потрудиться за двоих. Сквозь холодный туман он увидел корабль и, двумя ногами оттолкнувшись, полетел к люку.
Пока Дёготь вслепую нащупывал запирающий механизм открывавшего двери выходного шлюза, Федосей закрутил входной люк на станцию и вернулся. Воздуха тут уже почти не было, ломило уши, и холод пробирал до костей.
Закрутив штурвал люка, кулаком сбил клапан аварийного наддува и, хлебнув шипучего кислорода, рванул наверх, к приборам.
Он представил, как яйцо, цепляясь бортами за нераскрывшиеся до конца створки, вылезает наружу. Его подмывало ударить двигателем на полную мощность, но он не хотел губить труд людей и деньги Республики, да и самих строителей станции. Возможно, что все не так уж и плохо? Может быть, сидят где- нибудь, бедолаги?
Сжатый азот рванулся из-под днища, толкая корабль к люку. Он ударился о ворота шлюза раз, другой… Станция содрогнулась, и, казалось бы, вот и все, конец станции, но автоматика раздвинула ворота еще на полметра, и «Иосиф Сталин» выскользнул из западни. За иллюминатором одна половина неба сверкала звездами, а вторую заливал бело-голубой земной свет.
В сердцах Федосей грохнул кулаком по приборной доске.
– Ушли!
СССР. Свердловск
Июнь 1930 года
Четыре часа спустя они сидели на жестких стульях Особого отдела Свердловской пусковой площадки и писали отчет о том, свидетелями чему оказались на «Знамени Революции». Федосей, старательно вспоминавший подробности, выкладывал свои соображения на бумагу, вдруг остановился и спросил:
– А, кстати, что ты там, на станции, плел о совместных действиях? Зубы заговаривал?
Вопрос адресовался Дёгтю. Рядом с тем уже лежала небольшая стопка исписанных листков. Коминтерновец отложил карандаш и с хрустом потянулся.
– И это, конечно, тоже… Только… Ты помнишь, что он говорил о своей программе?
Федосей поднял брови.
– Империя в границах 1914 года? Дарданеллы? – Он пренебрежительно фыркнул. – Чушь собачья…
– Не скажи… – не согласился Деготь. Положив на стол карандаш, он сжимал-разжимал уставшие от писанины пальцы. – Идея-то богатая! Это ведь перекройка границ по всей Европе, чудила…
Дёготь пошел загибать пальцы.
– Эстония, Латвия, Польша, Турция, Германия… Ульрих Федорович всех заденет! Что после этого будет?
– Будет война, – ответил Федосей. – Само собой…
– Именно! – согласился товарищ, снова берясь за карандаш. – А война – мать революций…
Так и не начав писать, он, мечтательно щуря левый глаз, посмотрел в окно. Над крышами маленьких домиков распахнулось гостеприимное небо, под которым волнами ходили переливы желтого и зеленого цвета – цвели одуванчики.
– Что мы в этот раз с Европой сделаем!..
Великобритания. Лондон
Июнь 1930 года
– …Газеты! Вечерние газеты!
Мальчишеский крик летел вниз по Риджент-стрит, обгоняя автомобили. Сегодня они двигались медленнее обычного – тротуары, да и кое-где саму проезжую часть заполнили джентльмены с газетами. Джентльмены не смотрели по сторонам, не уворачивались от колес и бамперов, а стояли, уткнувшись в них. Сутки просидевший за письменным столом мистер Уэллс понял, что за эти 24 часа в мире что-то произошло. Что-то, что он пропустил. Он вскинул руку, подзывая голосистого продавца новостей.
– «Таймс».
Мальчишка швырнул в него пахнущий краской лист, подхватил свой медяк и был таков. В мире творилось такое, что он был нарасхват. Мир трещал, и джентльменам в котелках и цилиндрах хотелось слышать все подробности этого треска. Провожая глазами щуплую фигурку, мистер Уэллс невольно столкнулся взглядом с пожилым джентльменом, стоящим напротив. Тот смотрел поверх листа, качая головой, явно желая с кем-нибудь обсудить прочитанное. Писатель слегка поклонился, и старик посчитал это достаточным поводом для того, чтоб обратиться с вопросом:
– Вы уже читали это, мистер Уэллс?
– Что? – осведомился писатель, еще не развернувший газету, и с неудовольствием подумал, что известность все же имеет и свои отрицательные стороны, когда делает тебя мишенью для праздного любопытства.
– Передовицу…
Старик встряхнул свою газету и скрылся из глаз.
– «Общество детей праотца Ноя» снова угрожает цивилизованным странам актами террора!
Уэллс открыл свой лист и прочитал заголовок статьи. Да. Так оно и было. Организация со странным названием от лица верующих всего мира обещала отомстить за разрушение священной горы Арарат. Он вспомнил, где встречал это название. Гайд-парк. Небольшая группа священников, призывающих к защите межконфессиональных символов веры и святынь.
– «Странный путь для пастырей, – машинально сказал Уэллс. – Заменить молитвенник – бомбой…
– Кто они?
– Неизвестно.
Его визави пожал плечами.
– Никто о них ничего не знает…Появились совсем недавно. Кто бы мог подумать, что религиозные фанатики возьмут на вооружение методы анархистов? Чудовищно!
Старый джентльмен пожевал губами, словно примеривался сказать нечто неординарное.
– А я думаю, что это большевики! – выпалил он. – Да, сэр… Это все коммунисты. Вы читали, что произошло в колониях?
Писатель покачал головой, чувствуя отчего-то себя школьником, не выучившим урок.
– В Дели и Мадрасе Индийский национальный конгресс проводит демонстрации… Ганди объявил очередную голодовку.
– Но в Лондоне-то, слава богу, тихо?
Старик буквально вытаращился на него.
– Вы что, не читали утренних газет?
Писатель еще раз покачал головой, уже понимая, что пропустил слишком много.
