кирпича Моня и Маня: это неотъемлемая часть застройки старого немецкого городка – ратуша, она стоит на центральной площади, от которой лучами отходят узкие улочки. Заодно я вспомнила собственно Маню и Муню и поняла, кого язва Кулебякин назвал милыми моему сердцу Беляночкой и Чернушечкой.
Денис продолжал ликовать, в полный голос признаваясь в любви мне и еще почему-то Трошкиной. Ей он обещал вечную благодарность и памятник из чистого золота, в связи с чем я заволновалась, не случилось ли с моей подружкой чего плохого. Вечность и памятник – это пугало.
– Перестань орать, скажи, что с Алкой? – прикрикнула я на милого.
– С Алкой все хорошо, она спит за стенкой, – ответил Денис.
Он бухнул в упомянутую стенку кулаком и снова полез обниматься.
– Ага, поспишь с вами! – с нескрываемой претензией сказал знакомый голос за дверью. – Разорались, как павианы! Пустите меня, я тоже хочу облобызать свою сестрицу!
– Зайдите позже! – крикнул Кулебякин, но Зяма уже вторгся в помещение.
– Дюха! – Братец тоже пошел ко мне с объятиями и поцелуями.
Два раза по восемьдесят кило в тесном контакте – это было уже чересчур, и я рыбкой выскользнула из двойного захвата. Зяма с Денисом, не успев сориентироваться, горячо облобызали друг друга, синхронно плюнули и дружно сказали:
– Фу!
Я же произнесла другую подходящую к случаю собачью команду:
– Сидеть! – и похлопала ладонью по кровати. – В смысле, присаживайтесь, поболтаем. Вы, может быть, не поверите, но я соскучилась.
– Я тоже, – не слишком убедительно сказал Зяма и поторопился спросить:
– А ты все-все вспомнила или еще остались белые пятна?
Я внимательно посмотрела на братца, увидела в его взгляде беспокойство и уверенно определила, что причиной является не благородное чувство заботы о душевном здоровье любимой сестрички, а банальная корысть.
– Хочешь знать, помню ли я о штуке баксов, которую ты одолжил у меня на покупку машины?
Зяма тяжко вздохнул, тем самым подтвердив правильность моей догадки.
– Вот морда бессовестная, да? – обратилась я к Денису, указывая на жадного братца.
– Бессовестная, это точно, – согласился милый, сделав кислую мину.
– Так, – я потерла руки. – Попрошу выдать мне мои личные вещи и документы.
Потом потерла голову:
– Если, не дай бог, опять память потеряю, так хоть в паспорт загляну и личность свою выясню. А то как-то не понравилось мне быть Катей Разотрипятой.
– Меняй фамилию, – посоветовал Зяма и с намеком подтолкнул в бок Дениса.
Тот, против ожидания, не закричал: «Да, да, пора нам пожениться!», что было странно и даже немного обидно. Впрочем, я все равно не планировала скорое замужество, поэтому не стала развивать тему скандалом, только посуровела и требовательно повторила:
– Так где же мои документы?
– У Аллочки, – ответил Денис и замолчал, задумчиво скосив глаза в угол.
– А где Аллочка? – спросила я братца, резонно полагая, что у него с Трошкиной общая спальня.
– Где она? – Зяма тоже замер и повторил пантомиму Дениса.
А тот вдруг встрепенулся и полез в тумбочку с головой. Было совершенно ясно, что Трошкина там поместиться не могла, стало быть, Кулебякин ищет не ее. И точно, пощарив в тумбочке и проинспектировав карманы своих одежек, Денис с подозрением уставился на Зяму:
– А где мое служебное удостоверение?
– Что, потерял? – Братец торжествующе хмыкнул. – Так я и знал, что ты его потеряешь! Еще бы! Тут пьянка, пляска, дым, чад, любовный угар, а у тебя корочки в кармане! Ладно, расслабься, я твою ксиву в свой бумажник положил.
– А бумажник твой где? – дружно спросили мы с Денисом.
– В нашей машине, в бардачке.
– У вас есть машина? – приятно удивилась я.
– У тебя тоже, – сказал братец.
А Денис шагнул к окну, поднял занавесочку и, не оборачиваясь, спросил:
– У меня последний вопрос. Где наша машина?
– О боже! Ее угнали! – Зяма в отчаянии всплеснул руками и сделал неубедительную попытку выкорчевать со своей головы пару локонов.
Кулебякин, не отвлекаясь на это любительское представление, цапнул с тумбочки джинсы, ловко запрыгнул в них и заковылял к выходу, застегивая «молнию» на штанах и вбивая ноги в кроссовки. Я тоже захотела принять участие в поисках пропавшего транспорта – необычайно живо оделась и побежала вдогонку за милым. Настигла его на лестнице и, топоча по ступенькам, спросила:
– Что за машина?
– Тебе виднее, – не оборачиваясь, буркнул Денис. – Прокат оформлен на твое имя.
– Серьезно? – Я удивилась и притормозила, чтобы основательно почесать в затылке.
В памяти, недавно вернувшейся ко мне, не помешало бы провести ревизию. Нельзя сказать, что словосочетание «прокат машины» ни о чем мне не говорило – о чем-то да говорило… Вернее, невнятно нашептывало. Вроде я действительно планировала арендовать машину… И все-таки, какую именно машину?
– Скажи хоть, что за марка? – крикнула я в спину убегающему Денису.
Он ничего не ответил. Внизу, в потемках, хлопнула дверь.
– Какая-то новая марка, я такой не знаю, – спускаясь ко мне, сообщил Зяма. – Машина серебристого цвета, маленькая, кругленькая, на капоте значок – буква «С» на палочке.
– Впервые слышу, – пробормотала я.
Рука об руку с братцем мы сошли на первый этаж. В обеденном зале, где еще недавно клубился дым коромыслом, было чисто, пусто и тихо. Открытая дверь покачивалась на сквозняке и таинственно скрипела.
– Девочки налево, мальчики направо! – скомандовал Зяма, когда мы вышли на улицу.
Мы разделились и ускоренным шагом направились в противоположные стороны.
Круглые часы на башне показывали начало второго. Всего-то-навсего! Однако быстро закончилось спонтанное русское гулянье в австрийском кабачке, за каких-то три часа мы и напились, и побратались, и по койкам разбежались.
– И это нормально, это по-нашему! – одобрил внутренний голос. – А чего резину тянуть? Ты видела, как тут аборигены веселятся? Без слез смотреть нельзя! Сядут за столик с одной кружкой пива и цедят его в час по чайной ложке, не отрывая зада от скамейки. Смеются шепотом, беседуют вполголоса, как заговорщики, и не позднее десяти вечера чинно удаляются на боковую. Тьфу!
– Еще не все спят, – сказала я в защиту местного населения, кивнув на желтый прямоугольник светящегося окна.
Свет из него падал на велосипеды, привязанные к ограде в рядок, замыкающим в котором по- прежнему сидел унылый серый пес.
– Бедненькая собаченька! – сердобольно взгрустнула я. – Все-то про тебя забыли!
Я неприязненно посмотрела на желтое окно на втором этаже аккуратного домика и уже протянула руку к звонку ближайшего велосипеда, собираясь укоризненным дребезжанием привлечь внимание безответственного хозяина псины к ее безрадостной судьбе, когда заметила в зеркальце фрагмент отражения округлой серебристой машины. Обернулась – и узрела ее в натуральном виде под жасминовым кустом на соседней улочке.
– Маленькая, кругленькая, серебристого цвета! – Забыв про собачку, я с ускорением пошла к автомобилю. – И на капоте должно быть что-то такое на палочке…
Словно в ответ на мои слова, в лунном свете блеснула серебристая кривулька на металлическом стерженьке.
– Это она! – обрадовалась я и без колебаний потянула на себя дверцу с водительской стороны.
