— Потеряли?
— Ну не потеряли — поправился он. — Потратили.
Волхв поднялся. Растирая поясницу, прошел к столу, на котором дымилась свежесваренная кава. Припав к кружке, долго прихлебывал горячий напиток, изредка поглядывая на широкий золотой браслет на левой руке.
— По-другому давай пробовать.
Опустив кружку на стол, с силой потер лицо.
— Прикажи, пусть еще кавы заварят.
— А поможет? — спросил Хайкин. — Что-то я не слышал, что в таких случаях кава помогала
— Поможет. А потом прикажи, чтоб какую-нибудь вещь Гаврилову сюда, к нам принесли бы.
Хайкин помрачнел.
— Не получится.
— Это у меня-то? — обиделся Белоян. — Ты говори, да не заговаривайся…
Сутки напрасных поисков не прошли даром. В голосе гостя на мгновение прозвучал рык дикого зверя.
— У меня не получится, — сказал Хайкин так, словно и не слышал медвежьего рыка. — Сгорел Гаврилов дом в тот же день. Дотла сгорел. До пепла.
Белоян несколько мгновений стоял неподвижно, словно Хайкин ничего и не сказал и тот повторил:
— Дотла. В тот же день.
— Вот оно что, — протянул, наконец, Белоян. — Что ж ты раньше-то не сказал?
— Ты не спросил. А я не сказал…
Киевлянин азартно стукнул кулаком по ладони.
— Значит я все же прав… В Гавриле дело! Неужто все сгорело?
— Все. Дом, сарай…
— Да-а-а-а… Поберегся Митридан, прибрал за собой… Уважаю…
Сколько-то они сидели молча, потом Хайкин встрепенулся.
— Соха!
— Что? — не расслышал Белоян. — Чья сноха?
— Соха. Когда Гаврила тени лишился, то он в поле был. Пахал. Так он, наверное, все как было, бросил, на коня вскочил и в город…
— Ну и? — весь подобравшись спросил Белоян, почувствовавший, что впереди что-то забрезжило.
— А соху наверняка там оставил, — радостно закончил Хайкин. — Не могла же она в чистом поле сгореть? Сгодится соха?
Белоян хлопнул в ладоши. Окно само собой открылось, и он голосом Хайкина крикнул:
— Лошадей к крыльцу, живо!
В два счета они ссыпались вниз. Княжеские дружинники едва успели растворить ворота, как Белоян рыкнул по-медвежьи, и кони понесли. Мелькнули удивленные лица, кто-то шарахнулся в сторону.
— Куда?
— Вниз, — откликнулся Хайкин голосом гостя. — Вниз до реки, а потом направо! Сперва в деревню заедем, за войтом.
…Соха лежала на земле там, где ее оставил незадачливый землепашец. Земля, прилипшая к лемехам, засохла, и светлыми сухими комьями украшала железный лемех, уже тронутый ржой. Войт потрогал землю пальцем, растер шепотку и, сердито ворча, ссыпал назад.
— Куда дурака понесло? — пробормотал он. — Пахать пора, а он…
— Его соха? — перебил войта Хайкин. — Отвечай.
Войт любовно провел ладонью по сошнику, смахивая пыль.
— Его.
Исполненный величия оттого, что рядом стояли не кто-нибудь, а два могучих волхва, повторил:
— Его.
— Ну, смотри, старый.. — сказал Белоян, нетерпеливо постукивая ногой по земле. — Если врешь, то в лягушку тебя…
Войт с достоинством отмахнулся от слов меведемордого, словно и не было только что страха, от которого пришлось войта доставать из-под лавки.
— И говорить нечего. Его. Земля его и соха его. Да и все другие, кроме этого дурня уже отпахались…
Не слушая более селянина, Белоян жестом отослал старика подальше, а сам, вознив соху в землю, очертил её кругом. На левую рукоять сохи он одел снятый с руки тяжелый золотой браслет, а на правую начал выкладывать из мешочка золотые монеты, чередуя их и приговаривая.
— Ромейская, саркинозская, ромейская, саркинозская…
Потом он забормотал.
Хайкин узнавал знакомые слова, но общий смысл ускользал. Такого заклинания он еще не слышал, а потом стало не до слов. В очерченном круге воздух пошел искрами. Несколько мгновений они мерялись блеском с золотом, но золото вдруг потускнело, став медью. Журавлевский волхв не успел удивиться, как соха вдруг вздрогнула, словно кто-то невидимый взялся за нее, и со скрипом расшвыряв землю, повернулась.
Движение было коротким, но ощутимым. Войт отпрыгнул и сделал охранительный знак.
— Вот, — сказал Белоян, придержав соху, чтоб не свалилась. — Это еще куда ни шло…
Он присел, примериваясь взглядом к виднокраю.
— Куда ни шло? — не понял Хайкин. — Так получилось или нет?
— А то! — весело глянул киевский волхв. Он махнул рукой направо от сохи, а потом налево. — Туда не шло и сюда не шло. А шло, точнее шел, вон туда…
Похоже, что они сделали главное.
После этого Белоян завертел все дело сам, а хозяин только удивлялся как ловко и быстро у него все выходит. Киевлянин поговорил с князем Владимиром, посекретничал с Круторогом и, в конце концов, захватив Хайкина, улетел искать Гаврилу на ковре-самолете.
Поднявшись под облака, волхвы определили, куда нужно лететь, и уселись, приготовившись к долгому ожиданию. То ли ветер, то ли волшебство подхватило ковер и понесло в сторону Киева. Беседуя о разном они пролетели почти пол дня, но Белоян вдруг оборвав беседу, привстал на колени и пробормотал в полголоса.
— Вот это удача!
В его голосе было столько удивления, что Хайкин вслед за ним посмотрел вниз.
— Что там?
Не было там ничего необычного — деревья да кусты, и только тут Журавлевский волхв увидел, что Белоян смотрит на свою лапу. Глядя то на нее, то вокруг он медленно поворачивался. Перстень на среднем пальце вспыхнул светло-синим огнем и погас.
— Это еще что? — спросил Хайкин.
— Это и называется удача, — несколько озадаченно ответил Белоян. На медвежьей морде появилось удивление, тут же сменившееся подозрительностью.
— То, что перстенек не простой, это я догадываюсь, а вот в чем он не простой?
Все еще глядя на палец, Киевский волхв ответил:
— Помнишь, я говорил, что не для себя Митридан талисман взял?
— Помню.
— Вот этот перстень особенный. Он того злодея, для котрого Митридан старался, чует. Ну, если тот недалеко, конечно…
Белоян молчал, глядя, как на пальце полыхает синий свет. Без сомнения это означало только одно —
