— Это Игнациус привязал. Если б не она, то кто знает… В Киеве-то…
— Да знаю я все про Киев… Развяжи.
Веревку Гаврила смотал и бросил рядом.
Сдернув завязку с горловины, колдун сунул внутрь руку. Легкая озабоченность, что мелькала на лице, растворялась улыбкой, по мере того как Митридан шуровал в темноте мешка. Там что-то звенело, сыпалось, как горох. Гаврила молчал, ожидая благодарности. Дождался.
— Молодец, Гаврила!
Колдун и впрямь был доволен.
— Теперь амулет давай. Раз мы вместе, то он тебе уже без надобности.
Гаврилова голова упала на грудь.
— Ну, давай.
Масленников тяжело вздохнул и полез за пазуху — веревочка от талисмана все еще была на нем. Стащив через голову, он протянул шнурок колдуну.
— Вот. Что осталось…
Несколько мгновений колдун смотрел то на раскачивающуюся на пальце веревочку, то на стоявшего с опущенной долу головой Гаврилу.
— Что это? — севшим голосом спросил он.
— То, что осталось…
— Что осталось?
Он спросил это, хотя и так все понял. Лицо колдуна желтело, словно накопленная за годы жизни желчь разлилась под кожей. По Гавриловой спине пробежал озноб.
— Разбился. Когда разбойники в Киеве…
Глаза у колдуна превратились в щелки. Наверное, Гаврила тоже лицом изменился, потому как, колдун вдруг перестал щуриться и кивнул кому-то за спину. На Масленникова обрушился поток воды, и он от неожиданности сел на палубу.
— Потерял? — спросил Митридан, загоняя свое раздражение в печенку. — Потерял? А? Где?
Стыдно было Гавриле, но что делать?
— Разбил, — сокрушено признался он и, вспомнив боль, потряс рукой. — Руку себе обжег.
Митридан замер, словно охваченный холодом, а потом тихонько то ли взвыл, то ли застонал… Какое- то время от тупо смотрел сквозь Гаврилу, потом приказал.
— Руки покажи. Ладони.
Гаврила, почувствовав, что самое страшное миновало, вытянул руки. Наверное, колдун хотел сказать что-то, но не сказал. Он только вздохнул и, вытянув губы трубочкой, выпустил раздражение вместе с воздухом.
— Да, Гаврила Масленников, — помолчав, сказал он, наконец. — Огорчил ты меня. Обидел, как Бог черепаху не обижал…
Гаврила молчал. Нечего было на это возразить.
Молчание, однако, затягивалось и Гаврила, забеспокоившись, выдавил из себя.
— Зато мешок целый…
Митридан уже смирившись с потерей, взял Гаврилову руку и стал внимательно рассматривать.
— Счастье, оказывается не только умным, но и дуракам… — со вздохом сказал он. — Больно хоть было?
— Терпимо, — соврал Гаврила, вспомнив, как макал руку в пиво. — Однако, хорошего мало…
— Дурень, ты, — нехотя улыбнулся Митридан. — Ничего ты не понимаешь. Хорошего-то не мало. Его совсем нет.
Обида вспыхнула в Гавриле. Слова колуна делали муки его по дороге от дома до Киева и от Киева до Экзампая ничтожными и ненужными. Он поднял голову, расправил плечи и с достоинством отозвался:
— Может я и впрямь дурень, а и дурню тень положена. Когда пойдем мою тень добывать? Мне Гольш все объяснил…
— Дуракам тень не положена, — отрезал Митридан. — И умным не всем достается, а тут еще и дураки разные лезут.
Говорил он без злобы, словно рассуждал о чем-то очевидном.
— Был бы ты умный, то талисман мой берег бы, тогда еще, может быть… А так… Сам свою тень ищи.
Глава 21
Обида росла, словно сугроб в хороший буран, и все же Гаврила смотрел на него, ожидая что рассмеется колдун, хлопнет его по плечу и пойдут они… Не знал он еще куда они пойдут, да это было и не важно, главное, что пойдут вместе. Однако Митридан и не думал об этом, уже забыв про Масленникова, уже оставив его в своем прошлом. Гаврила почувствовал себя безштаным ребенком, которого взрослые походя обидели и даже не обратили на это внимания. Он все смотрел на колуна, ожидая, что что-то само собой изменится, но… И тут на него снизошло горькое откровение.
— А ведь это ты мою тень забрал! — озарило Масленникова.
— А хоть бы и я, — ответил колдун. — Я ж говорю, что дураку тень только в обузу. Так что ты теперь уж сам как-нибудь.
Наверное, разговор с Гольшем не пропал для Гаврилы даром — он все это время тяжело продирался к истине, и вот теперь, когда все стало ясно он, потеряв голову от обиды и гнева, рванулся к Митридану. Скоморохи больше не держали его за руки, но колдуну все подмога. Веревка, словно ожившая змея, оплела Гавриловы ноги, и он повалился на доски. Колдовство держало, не давая сдвинуться с места, но злость подсказала, что нужно сделать. Со всей силы, собрав горькую слюну, он плюнул на сапог колдуна. Разбойники засмеялись. Митридан рассмеялся вместе с ними. Он не поленился подойти к ближнему тюку и рогожкой стер плевок с голенища.
— Вот если отпустят тебя добрые люди, то и пойдешь свою тень искать. Только вряд ли они тебя отпустят, даже если слезами изойдешь.
Он поставил мешок на борт и покачал головой, словно сокрушался о человеческой неблагодарности.
— Прощай, Гаврила. Лихом не поминай…
Гаврила поперхнулся обидными слезами, промолчал, но у вожака нашлось что сказать.
— Подожди, — остановил он колдуна. — Куда это ты мешок потащил? Ты ведь отдал нам все.
Не оборачиваясь, Митридан ответил:
— Все вещи, кроме этого мешка и всех людей, кроме себя.
Разбойник насмешливо прищурился. Нож в руке давал ощущение почти божественной власти над окружающими.
— А вот об этом разговора не было. Откуда мне знать, что ты не обманываешь нас? Может быть, то, что лежит в твоем мешке, ценнее того, что ты оставил нам?
Люди, сгрудившиеся за его спиной, загудели. Потрясенный предательством Гаврила услышал, как кто-то из разбойников крикнул атаману:
— Не вяжись с колдуном!
Но атаманские глаза уже застлала жажда наживы.
— Вот, — показал он себе за спину. — Вот и товарищи мои тоже честью тебя просят показать, что там у тебя.
— Показать? — улыбнулся Митридан. — Вот значит как?
— Значит вот так, — отчеканил вожак. В его руке был уже не нож, а топор. — Покажи нам, что у тебя там, а потом поглядим, как дальше жизнь пойдет.
Митридан пожал плечами. Приглашающий жест заставил атамана сделать шаг вперед. Отходя от
