противоречия между «живым» и «мертвым» временем индустриальных социосистем. Невозможность синхронизировать времена приводит к тому, что эти системы «теряют настоящее»: в них сосуществуют и взаимодействуют структуры, относящиеся и к
Для индустриальной фазы характерна крайняя неравномерность развития, обусловленная наличием цепочек положительных обратных связей в локальных экономиках[286]. Эта неравномерность привела к стратификации мира, который раскололся на великие державы, развитые государства европейского типа и колонии. Деление проходит через всю историю индустриальной фазы, хотя конкретные формы, разумеется, менялись. Вопреки распространенному мнению, «вертикальная мобильность» индустриальной фазы мала: социосис-тема, попавшая в привилегированную группу, остается в ней до конца времен. Хотя всякий индустриальный бум с неизбежностью сменяется кризисом и часто сопровождается переходом гегемонии к другой локальной экономике, накопленные за время процветания богатства позволяют прежнему лидеру оставаться в игре. Теоретически при особо благоприятных обстоятельствах колониальная или полуколониальная страна может «подняться наверх» и обрести статус «державы европейского класса», но за всю эпоху это удалось только Японии, которая заплатила за свой успех очень дорого.
Итогом индустриальной эпохи оказалось разделение Ойкумены на «черный» и «золотой» миллиарды, причем последний, составляя около одной пятой населения Земли, потребляет свыше 2/3 ресурсов всех видов. Понятно, что такое распределение воспринимается большинством населения планеты как крайне несправедливое: во всяком случае, поддерживать его можно лишь неоспоримым превосходством в силах. Формально развитые страны это превосходство сохраняют (в некоторых отношениях оно даже возросло: так, американский флот отвечает сегодня «мультидержавному стандарту» — он сильнее всех остальных флотов мира, вместе взятых), но военная мощь Запада обесценивается низкой пассионарностью «привилегированного населения». Кроме того, доминация «золотого миллиарда» подрывается вторичными эффектами глобализации.
Речь идет о резком увеличении связности мира и его перемешанности. Современные глобализированные социосистемы носят фрактальный характер: они настолько проникают друг в друга, что между двумя произвольными элементами одной из них обязательно находится элемент другой. В таких условиях использование стратегических вооружений затруднено. А поскольку глобализация привела к существенному уменьшению информационного и транспортного сопротивления мира, тактические возможности сторон быстро выравниваются. Лишь инертность военного мышления «третьего мира» поддерживает сейчас иллюзию абсолютного превосходства Запада. Заметим в этой связи, что первое же применение «черным миллиардом» (или силами, стоящими за ним) более или менее адекватной тактики привело к огромным человеческим жертвам, вызвало в странах Запада психологический шок и спровоцировало удивительно неэффективные попытки ответа.
Показательно стремление США — и шире всех представителей Евроатлантической цивилизационной общности — связать события 11 сентября 2001 года с исламским фундаментализмом и конкретно организацией Усамы Бен Ладена. Противоречия между мирами-экономиками усугубляются расовыми, национальными, религиозными мотивами, но в данном случае оно, скорее всего, ни при чем. Чтобы это понять, достаточно привести график зависимости от времени эффективности террористических актов со стороны мусульманских организаций.
Будем понимать под эффективностью террора среднее число погибших граждан в расчете на одного погибшего или необратимо выведенного из строя боевика. Статистика показывает, что этот показатель для исламского террора достаточно устойчиво держится около единицы (от 0,75 до 1,5 в наиболее удачные для мусульманских фундаменталистов годы), причем переход к использованию смертников практически не повлиял на результаты. Значительно выше показатели у европейских «Красных бригад» (4—5) и у японских камикадзе, хотя перед последними стояла неизмеримо более сложная задача воздействия на вооруженного противника, находящегося в полной боевой готовности.
Нетрудно видеть, что террористический акт против Всемирного Торгового центра выделяется из общего ряда исламского террора как по статистике, так и по уровню подготовки операции. Более чем сомнительно, что такую атаку мог организовать Бен Ладен, чье мышление, насколько можно судить по его предыдущей деятельности, не выходит за чисто тактические рамки.
Но в реакции американцев, однозначно связавших разрушение башен-близнецов с «Аль-Кайедой» и даже не исследовавших альтернативные версии, есть глубокий цивилизационный смысл. Именно такие операции, неизмеримо лучше подготовленные и осуществленные, станут основой стратегии Юга в его войне против «золотого миллиарда». Именно таким способом будет, вероятно, демонтирована индустриальная фаза развития.
Итак, одним из структурообразующих противоречий индустриальной фазы является неравенство в распределении ресурсов между богатыми нациями, принадлежащими преимущественно к европеоидной расе и христианскому вероисповеданию (Евроатлантическая цивилизационная общность), и нациями-изгоями, группирующимися в Афроазиатскую цивилизацию Ислама. Ход и исход конфликта будет зависеть от позиции стран Востока, не определившим своего места в глобальном противостоянии. Однако вне всякой зависимости от окончательных результатов такой цивилизационный конфликт будет означать банкротство стратегии глобализации и, следовательно, разрушение кредитной индустриальной экономики. Заметим в этой связи, что учетные ставки, ограничивающие сверху темпы экономического роста индустриальной экономики, уже снижены в ряде развитых стран до одного-двух процентов годовых.
Мы предсказываем войну Севера против Юга, которая будет вестись прежде всего террористическими, затем — юридическими и финансовыми средствами. Эта война будет направлена не против какого-либо отдельного государства (хотя первоначальные атаки будут, вероятно, сконцентрированы на Соединенных Штатах), но против глобальной индустриальной социосистемы в целом.
Необходимо еще раз со всей определенностью подчеркнуть: проблема вовсе не в том, что Западу нечего противопоставить «наступательной партизанской войне» и «юридическому террору». Просто в условиях глобализации любая осмысленная стратегия за Запад выводит социосистему из индустриальной фазы — либо «вниз», с разрушением существующих организационных структур и откатом к традиционной экономике (это означает немедленную утрату «золотым миллиардом» своих привилегий и, скорее всего, его физическое уничтожение в течение двух-трех поколений), либо «вверх» — с созданием новой фазы развития.
Итак, индустриальная экономика вступила в полосу нарастающих затруднений и пока что реагирует на происходящее в соответствии с принципом Ле-Шателье: увеличивает норму эксплуатации (людей и экосистем) и актуализует все доступные геопланетарные ресурсы. Тем не менее отдача капитала продолжает снижаться, а показатель экономической инверсии — увеличиваться.
Медленный, но неуклонный экономический спад сопровождается, как и на границе мезо— и неолита, экологическими проблемами[287]. Коллапс управления носит на сей раз самостоятельный характер и проявляется как неадекватность Вестфальской системы международного права реалиям современного глобализованного мира, кризис корпоративных форм организации бизнеса, автокаталитическое перепроизводство информации в административных структурах[288].
Как и в эпоху позднего мезолита, наиболее серьезные проблемы складываются в области образования и познания. Эти важнейшие социальные инструменты практически перестали функционировать в реальном пространстве, в то время как иллюзорная составляющая их деятельности неуклонно возрастает и поглощает все большую долю совокупных ресурсов социосистемы.
