Схема «мета-онлогических вращений» показывает, что природа цивилизаций может меняться, хотя и очень медленно, поскольку изменение подразумевает многократный обход «координатной системы», накопление изменений и затем трансформацию господствующей технологии. Наиболее вероятен переход на другой иерархический уровень: например, развитие от ПОЛИСа к КОСМОСу либо, напротив, деградация КОСМОСа до НОМОСа. Цивилизация может выстроить некий промежуточный структурный уровень. Чаще всего это свидетельствует о системной катастрофе и редукции «государственной административной картинки». Так, НОМОС может истончиться до ЛЕГОСа, цивилизационной структуры, в которой единый закон, пронизывающий все стороны жизни и порождающий внятные поведенческие стандарты, редуцируется до юридического, установленного людьми и для людей закона. Человек, существующий внутри ЛЕГОСа, считает, что правовое общество охватывает не только носителей разума, но также животных и даже мертвую природу. Мир НОМОСа довольно неуютен (с точки зрения КОСМического мышления), но он самосогласован и способен к развитию. Мир ЛЕГОСа можно понять как пародию, карнавал, шутку, но эта шутка повторяется из года в год, из десятилетия в десятилетие — с совершенно серьезным видом. Конечно, рано или поздно «больная» цивилизация либо выздоровеет: восстановит у себя НОМОС, создаст КОСМОС, или найдет новую жизнеспособную цивилизационную структуру, — либо умрет.
Современные западные культуры[66] больны. ЛЕГОСом, что характерно для США и большой части Западной Европы. ТЕУСом[67] (изолированная, но вместе с тем едва ли не самая западная из всех культура Ватикана). ТЕХНОСом[68] (исчезнувшая советская цивилизационная структура).
КОСМОС и ПОЛИС также имеют свои «больные» подуровни. Так, первый может вырождаться в ЛИНГВОС (культура, построенная на сугубо языковом формате) или в ЭТНОС (это рождает совершенно фантастический, но короткоживущий оксюморон — моноэтническую империю). Второй обычно сводится к потерявшей трансцендентную составляющую МУНИЦИПИИ — самоуправляющейся общине, не имеющей своего информационного гения-покровителя, утратившей миссию развития и смысл существования.
В процессе естественного развития цивилизации (например, от НОМОСа к КОСМОСу) могут возникнуть весьма необычные ситуации, когда маршрутизация, задающая господствующую технологию и вместе с ней цивилизацию, проходит «план» людей на уровне КОСМОСа, в то время как мир идей еще сохраняет характерные для НОМОСа структуры. Такое противоречие есть повод и причина развития.
В этой связи нет необходимости тревожиться (в долгосрочной перспективе) поведением современного политического ислама. Он — всего лишь структура, временно пытающаяся на КОСМическом уровне оперировать НОМОСными смыслами.
ПРИМЕРНЫЕ ПАРТИИ (7)
Что может противопоставить сегодняшний Юг милитаристской машине Запада? Абсолютному превосходству западных вооружений и приемов ведения войны? Разве не доказала уже «Буря в пустыне» (не говоря уже об Афганистане и позднейшей кампании в Ираке, триумфально завершившейся пленением Саддама Хуссейна), что варварство ни при каких условиях не способно противостоять цивилизации?
Заметим прежде всего, что ставка на превосходство в вооружении часто оказывалась битой. Лучшее оружие не помогло ни Римской Империи, ни империи Чжурдженей, ни Киевской Руси. Связано это стремя факторами.
Во-первых, оружие имеет тенденцию к распространению. В силу факта взаимодействия с Империей варварская периферия — пусть с некоторым опозданием, но получает имперские военные технологии. Различие в вооружениях нивелируется — тем быстрее, чем медленнее развивается наука и техника Империи.
Во-вторых, новейшие оборонные технологии требуют развитой инфраструктуры. Тем самым они более уязвимы, нежели традиционные. Наконец, в-третьих, исход сражения не всегда может быть решен техническим превосходством.
Во всяком случае, исходить в оценке перспектив межцивилизационного конфликта только из факта технико-экономического превосходства Запада представляется опасным.
Германия после Версаля была неизмеримо слабее своих будущих противников во Второй Мировой войне. С разрушенной транспортной системой, голодающая, лишенная армии и флота, с полностью подорванными финансами, какую опасность могла она представлять для англо-французской коалиции?
Уже Кувейтский кризис 1991 г. четко показал, в чем сила Запада и в чем его слабость. Иными словами, в ходе «Бури в пустыне» была похоронена старая стратегия Юга и, возможно, родилась новая.
При непредвзятом анализе противник должен был прийти к следующим выводам:
• Техническое превосходство европейцев является подавляющим и не может быть нейтрализовано военными средствами.
• Запад эффективно действует в военной области, если ему удается добиться единой политической реакции на события.
• Запад крайне медлителен. Время его реакции на события составляет несколько месяцев.
• Запад безразлично относится к материальным потерям.
• Запад крайне чувствителен к людским потерям.
• Потери среди мирного населения оказывают на Запад еще более сильное воздействие, нежели потери солдат.
На основании этих выводов может быть построена новая стратегическая концепция.
Как всегда, при взаимодействии более слабой в военном отношении системы с более сильной, речь идет о партизанских действиях. Точнее — о наступательной партизанской войне. То есть о партизанских действиях на территории противника, слабые и разрозненные попытки которых называют сейчас «терроризмом».
Действия террористических групп (палестинские, алжирские боевики, ИРА и т. п.), как правило, направлены на достижение чисто тактических целей. Цели эти тривиальны. Обычно их можно свести к деньгам либо — к освобождению из тюрем других террористов. Лишь совокупность актов террора способна привести к эффекту в оперативном масштабе.
Исключение составляют действия группы Басаева в Буденновске, где террористы с самого начала ставили перед собой военно-политические цели оперативного масштаба и почти добились стратегического результата. И разумеется, исключение составляет грандиозный террористический акт, осуществленный 11 сентября 2001 года на территории Соединенных Штатов Америки и приписываемый Усаме бен Ладану и организации «Аль-Кайеда».
Чеченская война должна занять особое место в истории конфликта «Юг—Запад». Впервые в единоборстве с исламскими боевиками европейская армия потерпела поражение.
(По Лиддел-Гарту: выигрыш в войне есть достижение мира, который, хотя бы с вашей точки зрения, был бы лучше довоенного. Чем бы ни кончились боевые действия в Чечне, Россия, потерявшая честь, союзников, людей, деньги и престиж, войну уже проиграла.)
Тем самым изучение особенностей данного конфликта приобретает приоритетное значение для обеих противоборствующих цивилизаций.
Не подлежит сомнению то, что российская армия в Чечне действовала (и поныне действует) не лучшим образом.
Однако разве не действия противника заставили ее так действовать?
Любая армия имеет свои достоинства и недостатки. Суть военного искусства в том и заключена, что победитель создает обстановку, в которой недостатки его войск не видны, а достоинства проявляются максимально. И каковы бы ни были слабости господина Грачева как военного министра, сделали эти слабости заметными воины и полевые командиры «республики Ичкерия».
Суть стратегии политического ислама в Чечне может быть охарактеризована следующим образом:
