Самоучитель игры на мировой шахматной доске

оказываются периферией, обслуживать которую в транспортном отношении невыгодно. И проблема Курил передвинется на Сахалин и Камчатку, потом — в Приморский край и в Магаданскую область. А вслед за Дальним Востоком придет очередь Восточной Сибири.

С точки зрения «транспортной теоремы» положение России внушает тревогу — и особенно в связи с мировым трендом глобализации, который, видимо, продлится до конца 2010-х годов. Хотя современные средства связи и позволяют управлять страной в реальном времени, относительно маневра ресурсами дело обстоит далеко не так хорошо. Еще более опасной является ситуация с развитием инфраструктуры.

Центробежные процессы, приведшие в конце 1980-х—начале 1990-х годов к распаду СССР, остановились не в последнюю очередь благодаря катастрофическому экономическому кризису территорий. Сейчас, однако, экономика российских регионов находится на подъеме, и этот подъем пока не получил адекватного инфраструктурного сопровождения.

Характерен в этом отношении пример все той же Сахалинской области. Разработка нефтегазовых месторождений в шельфовой зоне, окружающей остров, не только привела к экономическому росту, но и способствовала созданию специфической сахалинской проектности в сферах добычи угля, производства пиломатериалов, в области туризма. Практически неизбежно развитие нефтехимии. Между тем связь Сахалина с материком остается в лучшем случае на «советском уровне» [240]. Это заставляет предполагать, что в перспективе ресурсы Сахалина будут интегрированы не в российскую экономику, а в складывающуюся региональную экономику АТР, в которой роль российского капитала останется пренебрежимо малой.

2.3 Инфраструктура как социальный фактор, или Зачем возить воздух?

Согласно «транспортной теореме», развитие инфраструктуры определяет экономическое развитие, а не определяется им. Это означает, что транспортные сети (а равным образом системы телекоммуникаций и пр.) сами по себе не обязаны быть рентабельными. Играя роль «позвоночного столба» и одновременно «нервного волокна» территории, инфраструктура определяет способность этой территории существовать как геоэкономическое единство.

Рассмотрим в качестве примера геоэкономический баланс Сахалинской области. Основным ресурсом области служат углеводороды — нефть и газ. Однако эти ресурсы отнюдь не капитализируются в Сахалинской области. Зона их капитализации — северо-американский энергетический рынок и в значительно меньшей степени тихоокеанский топливный рынок. Лишь небольшая часть ресурса остается внутри области и идет на увеличение потребления (через налоги) и на рост производства — добыча нефти подразумевает развитую сервисную структуру.

Несколько огрубляя, скажем, что из 100 единиц добытого ресурса, 5 единиц пошло на повышение консолидированного потребления в области, столько же — на инвестиции в производство. 90 единиц были изъяты из области и превращены в капитал в другом месте. Можно сказать, что всякая инфраструктурно недостаточная территория работает как ресурсный трубопровод: она «выбрасывает» ресурсы туда, где капитал может работать: в области, инфраструктурно избыточные.

Таким образом, инфраструктурные проекты должны оцениваться не с формально экономической, но с геоэкономической точки зрения. Экономически «Великая Тихоокеанская Магистраль» («Great Pacific Railway») была нерентабельна, по крайней мере до конца XIX столетия. Геоэкономически она послужила основой программы реконструкции, превратившей Северо-Американские Соединенные Штаты в могучую промышленную империю.

Не следует опасаться, что вновь создаваемые железнодорожные пути, мосты, тоннели, авиационные и морские линии будут «возить воздух». В действительности все коммуникации «возят» единство территории и потенциал ее экономики к капитализации: они поддерживают территориальные и местные рынки.

Нужно также иметь в виду, что, как правило, экономика продвигается вслед за инфраструктурами. Иными словами, если есть трасса, то раньше или позже найдется тот товар, который по этой трассе выгодно возить.

И наконец, право на инфраструктурную обеспеченность должно быть безоговорочно отнесено к неотъемлемым правам человека XXI столетия. Этот — социальный — аспект, может быть, важнее геоэкономического. Само по себе дробление России на мир-метрополию, живущий в информационном пространстве XXI столетия, и отставший на годы и десятилетия мир-провинцию с его смысловым и проектным вакуумом обусловлено тем, что жители страны по факту своего рождения имеют различный доступ к российским и мировым средствам коммуникации. Эта коммуникационная дискриминация порождает смысловой и социокультурный антагонизм внутри страны и в конечном счете делает российскую территорию беззащитной перед экспансией чужих цивилизационных форматов.

3. Тихий океан — Средиземноморье XXI века

Геополитическое положение России как страны-перевозчика (и цивилизации- переводчика) вынуждает ее иметь несколько взаимоувязанных стратегий. России необходимо взаимопонимание с Европейским Союзом — хотя бы потому, что ЕС является крупнейшим и наиболее платежеспособным импортером российского сырья. Россия нуждается в том, чтобы придать своим контактам с исламским миром системный и проектный характер. Основополагающая задача развития евроазиатских транспортных коридоров подразумевает взаимодействие с Китаем и Индией.

Согласно с этим текущее российское руководство или нет, но у страны есть обязательства перед соотечественниками, разбросанными по всему земному шару. Стоит и задача собирания бывших советских земель, хотя сегодня она недостаточно актуальна. Зато более чем актуальна проблема позиционирования Российской Федерации в мировом проектном пространстве, точнее, в мировом пространстве постиндустриальных проектов.

Каждое из перечисленных выше системных направлений развития (ЕС, Ислам, Китай, Индийский субконтинент, «Русский мир», «Российская империя», «Постиндустриальная Россия) нуждается в своей собственной стратегии, причем на более высоком — сценарном — уровне управления эти стратегии должны составлять единое целое.

Особенности момента, то есть завершение индустриального периода развития, заставляют разрабатывать каждую стратегию на двух структурных уровнях — материальном индустриальном и информационном постиндустриальном, причем материально-информационный баланс в стратегии должен быть регулируемым.

Итак, вместо одной четкой стратегии России приходится создавать и проводить в жизнь целую матрицу стратегий. Однако ввиду ограниченности ресурсов на каждом этапе развития необходимо выделить одно стратегическое направление, как структурообразующее, и согласовывать с ним решение остальных задач. Тем самым вновь возникает традиционная для России задача выбора между Западом, Югом и Востоком в физическом пространстве и между социальным, финансовым, промышленным и личностном развитием в когнитивном пространстве.

В настоящее время Европейский Союз и НАТО находятся в стадии активного пространственного роста. Россия не может ни помешать этому процессу, ни присоединиться к нему. В подобной ситуации разумно занять выжидательную позицию (что, разумеется, не исключает решения частных оперативных задач) и подождать прогнозируемого на 2020-е годы кризиса ЕС. Этот кризис создаст совершенно иную обстановку и в отношении стратегических направлений «Русский мир» и «Российская империя».

Стратегия России на южном направлении (Иран, Ирак, Пакистан, Индия) развивается успешно, хотя и довольно медленно. Здесь интересы РФ заключаются прежде всего в создании Южного транспортного коридора и Переднеазиатского транспортного кольца. Эти проекты весьма трудоемки и требуют значительного времени. Следует надеяться, что при правильном решении внешнеполитических проблем,