— Быстрее, — говорю я мужчине и перепрыгиваю через прилавок. Как партизан, прячусь в зарослях. В павильоне стоит удушливая атмосфера. В таком смешении запахов немного кружится голова.
Идея созрела у меня сразу, как только я вошел. Я приставляю дуло женщине к виску. Заткнись, говорю. А ты иди закрой дверь и повесь табличку, что закрыто. Рядом с женщиной-южанкой стоит тощий субъект с гусиной шеей и уродливым кадыком. По его глазам видно — он готов безоговорочно подчиняться.
— Фамилия!
Женщина называет мне свою фамилию. Все верно, армянка. За моей спиной тощий субъект запирает павильон.
— Только ничего нам не надо делать! — говорит она.
Заткнись.
— А ты!?
Тощий уже перелез обратно, как я ему приказал. Тут я не ошибаюсь тоже. Он — настоящий еврей. Неправильную голову щедро украшают смоляно-синие кудряшки. Глаза черные как душа банкира. Даже сквозь цветочное благоухание я ощущаю его запах. Так пахнут только истинные евреи.
Большую часть его лица составляет огромный горбатый нос. Этим он похож на свою женщину.
Сейчас в темноте не видно, но у нее под носом черные усы. Она будет отрывать скотч вместе с ними.
Еврей смотрит на меня, молчаливо спрашивая, что же дальше. В углу за прилавком лежат большие картонные коробки, я указываю еврею на них.
— Оторви прямоугольный кусок и напиши на нем то, что я скажу.
— Ладно, — тут же соглашается он.
— Вы что, любовники? — спрашиваю я.
Армянка мотает головой.
— Что? Говори!
— Мы женаты, — выдает она тайну.
Ничего сенсационного. Генерал говорил, что методика подрывной деятельности армян на русских землях не отличается от еврейской. Тотальный контроль над ключевыми точками. Контроль над финансами. Павильон с цветами — символ сращивания двух небелых антирусских фронтов.
Эта парочка мечтает о том, как сюда ворвутся горбоносые парни, их родственники, и храбро дадут отпор русскому ублюдку.
Еврей стоит с картонкой в руке. Не знает, что делать. Я спрашиваю у них, почему вдруг они решили пожениться и почему у них разные фамилии. Никакого ответа. Похоть ничем невозможно оправдать. Животное не несет ответственность за свои действия. Похоть. Благодаря ей совершаются расовые преступления.
Но лично мне нет дела до того, соблюдает ли еврей расовую гигиену. Я зол. Я объясняю тощему, как приладить к картонке шпагат, и требую скотч. Еврей артачится, подозревая нечто для себя нехорошее.
— Ты собирался всю жизнь прожить в свое удовольствие? Плодить мутантов? Зарабатывать деньги своим обычным путем — высасыванием крови из тела иного народа? — спрашиваю я. — На каком основании ты считаешь, что белые должны вкалывать ради твоего блага, надрываться на заводах, горбатить спину на стройках? Твои родичи въезжают в жилье, построенное русскими, а сами русские ютятся в коммуналках!
Я хочу, чтобы моя речь была жесткой и обличительной, но до Генерала мне далеко. Армянка выпучивает глаза, понимая наконец, что я не простой грабитель. Меня их поганые деньги не интересуют. Тычок моего пистолета ей в висок подтверждает догадку. Она в полуобмороке прислоняется к стенке.
— Я ни в чем не виноват, — тихо говорит еврей.
Пошел к черту, отвечаю. Я смотрю на армянку.
— Вы плохо знакомы с историей. Каждый завоеватель получал от нас унижение, голод, холод, смерть, боль. Это наше меню для оккупантов, фирменное блюдо.
Колючка, наверное, сказал бы лучше.
Армянка забывает, как моргать. Я ненавижу ее нечеловеческие турецкие глаза. Я приказываю еврею отрезать полоску скотча и заклеить жене рот. На скотче нет моих отпечатков. Теперь я объясняю тощему, что он должен сделать. Нет, ему не хочется, он пробует возмущаться, из его горла рвутся всегдашние заклинания о несчастном народе. О недостижимом покое, который наступит для них лишь тогда, когда Белые исчезнут с лица земли.
Слова немного не те, но смысл ясен.
Женщина мычит словно корова и трясет головой. Я обещаю, что застрелю их обоих тут же, если еврей не подчинится. Ему остается только подчиниться.
— Не тряси своими шмотками рядом со мной.
Неожиданно меня мутит и от его вони, и от запаха цветов. Женщина тоже начинает источать зловоние. Что испытывают уборщики клеток в зоопарке? Этих парней можно пожалеть.
Выходи, говорю я тощему, выходи с табличкой и чеши целый квартал. Через десять минут вернешься, иначе я убью твою жену. Дрожащей пятерней он берет табличку, которую я ему протянул, качает головой, повторяет неслышно. Он не верит, что в свободной стране кто-то способен ткнуть носом в говно самоизбранный народ.
Нет, нет, нет, нет.
Да, да, да, да.
Меня поджаривает адреналин. Ладонь на рукоятке ПМ липкая от пота. Что обо мне там думает Колючка? А группа слежения? Под носом у меня тоже вспотело. И виски под шапкой-маской. Еще десять минут, если все пройдет хорошо.
Я не вижу, как Колючка совершает обход в окрестностях павильона для цветов. Один раз к дверям подходит парочка навеселе. И быстро исчезает. Армянка напротив меня хочет кричать, вопить, звать на помощь. Великан убеждается, что опасности нет. Затем он едет за голым евреем, следя, как он выполняет мое поручение. У тощего из одежды только часы. Иначе время ему никак не определить.
Каждый встречный прохожий — еще одна пощечина попранному достоинству. Может быть, этот вырожденец окажется потом в психушке. Мало кто из его собратьев там не был или не испытывал потребность там оказаться.
Да, твердят телеведущие, белый расист появляется в магазине цветов и унижает ни в чем не повинного гражданина. СМИ бьют тревогу. Губернатор заявляет, что подобная гнусная выходка не останется безнаказанной.
Такое невозможно в стране, которая поклоняется гуманистическим ценностям. О чем вы! Все имеют право на жизнь! Пока не установится Мировое Правительство, мы все так и будем барахтаться в вонючей луже, утопать в варварстве. Поверьте в «холокост» и обретете счастье! Для этого нужно просто ничего не делать. Поверьте в то, что небелые должны управлять планетой, — и вам обеспечат свободное от расовых предрассудков будущее. Звоните прямо сейчас и Всемирный Еврейский Конгресс ответит на интересующие вас вопросы. Несогласных ждет пожизненное заключение, газовая камера, доза смертельного препарата. Выбирайте.
Злая Фея Статистики возьмет тебя за горло и рявкнет так, что будешь корчиться от боли.
Белые не способны заговаривать Фее Статистики зубы, и это делают евреи. И вам никогда не узнать, что…
…Нью-Йорк наводнен черными бандами. Москва умерла, раздавлена нашествием чужаков, оглушена звериным тарабарским наречием. В Тель-Авиве легально с молотка продают в рабство Белых женщин. В Париже скоро объявят конкурс: кто больше найдет на улице нечерных лиц. Победителю — бесплатную кофеварку.
Я вижу ошеломленное и испуганное лицо Светы. Ни о чем подобном она раньше не слышала. Когда она сидела рядом со мной, стараясь не пропустить ни слова из рассказа Генерала, я чувствовал ее напряжение. Судорогой от ужаса сведена ее душа.
Звоните прямо сейчас!
Всем миром дадим отпор подонкам! Ставьте подписи. Белые, пожалуйста к нам! Ставьте подписи и
