доводить до всеобщего сведения свои тайны. А с мистером Брювером лучше не связываться. Он человек злой и опасный. Все его боятся. Поэтому я не собиралась лезть на рожон. Но это было до того, как я сама обратилась в ту клинику. А теперь все разом обрушилось на меня. Какую бы цель ни преследовал мистер Брювер, вероятно, он прав.
– Но... ведь никаких свидетелей нет? Никто ведь не видел своими глазами Энни в том автофургоне или в клинике?
– Кто-то наверняка видел, но ничего не скажет. Не забывайте, все возможные свидетельницы сами ездили на том автомобиле.
– Ясно. – Джон просмотрел свои записи, главным образом с целью потянуть время. Ему будет нелегко сказать это. – Что ж, Рэйчел... хочу быть честным с вами... Все это может оказаться правдой, я не сомневаюсь в ваших словах, и вообще... но мы не можем давать в программе новостей информацию, не подтвержденную конкретными фактами. Вы слышали – не из первых уст, а от других людей, – что отец Энни расспрашивал знакомых дочери о том, делала ли она аборт, но... если не считать этого, разве вы можете утверждать наверняка хотя бы то, что Энни действительно была беременна?
Рэйчел пришлось признать:
– Нет.
– Она сама ничего не говорила вам?
– Нет, и ее можно понять. Послушайте, если девушка беременна и собирается сделать аборт, она не распространяется ни о первом, ни о втором. А потом, Энни умерла, так что не имела возможности кому-то что-то рассказать.
– И до сих пор не появился ни один человек, который бы действительно видел, как Энни отправилась в клинику? Вы не знаете никого, кто пожелал бы выступить свидетелем и подтвердить, что Энни отправилась в клинику делать аборт?
Рэйчел несколько сникла.
– Нет, не знаю.
Джон постарался смягчить удар.
– Знаете... если бы вы смогли раздобыть нам еще что-нибудь. Свидетеля. Человека, который точно знал о беременности Энни, или ехал с ней в тот день в автофургоне, или хоть что-нибудь. Это действительно помогло бы делу, потому что, послушайте... – Ну так и есть. Девушка явно не в восторге. – Рэйчел, ведь дня не проходит без того, чтобы кто-нибудь не позвонил или не написал на студию – и каждый рассказывает какую-нибудь душераздирающую историю про то, как его несправедливо обвинили или обманули, или как его подвело государство, или... в общем, такого рода вещи вы слышите ежедневно. Я не хочу казаться равнодушным к вашей проблеме, но... у меня есть режиссеры, есть редакторы, есть директор, и я не могу прийти к ним с информацией, которую вы мне сейчас дали, поскольку... во-первых, пока мы никак не можем подтвердить ее, а во-вторых, даже если бы мы и могли подтвердить ее, она не подходит для программы новостей. Она... недостаточно важна, недостаточно интересна, чтобы тратить на нее время и деньги.
У Рэйчел слегка вытянулось лицо. Джон знал, что ей не понравится его ответ.
Карл отреагировал более резко.
– Ты это серьезно?
Джон выставил вперед ладони и сказал:
– Послушайте, мне очень жаль, но такова природа нашего бизнеса. Если бы Энни была дочерью губернатора, если бы ее изнасиловала кинозвезда, если бы она была знаменитостью...будь ее история из ряда вон выходящей, единственной в своем роде...
– Пикантной, – подсказал Карл.
Джон не мог поспорить с этим определением, хотя оно показалось ему отвратительным.
– Да, действительно, если бы история Энни могла заинтересовать зрителей, привлечь их внимание, тогда она пошла быв качестве новостей, и тогда имело бы смысл ею заниматься. Но даже в этом случае нам потребовались бы факты конкретные, доказуемые факты.
Глаза Рэйчел стали прозрачными и засверкали от гнева.
– Так, значит, если Энни не кинозвезда и не важная птица, вам наплевать на то, что ее убили?
– Да дело не в моем отношении...
– Но если она всего лишь бедная чернокожая девушка, которая умерла от того, что какой-то акушер был небрежен, или пьян, или торопился – кто знает? то вам наплевать?
Джон попытался объяснить более внятно.
– Да нет, мне не наплевать...
– Вы сказали, это не новости! Джон вздохнул.
– Я знаю, это трудно понять.
– Да, и, возможно, бедные чернокожие девушки умирают постоянно, но кому какое дело? Если бы они что-нибудь из себя представляли и не делали бы аборты так часто, тогда, возможно, это было бы новостями!
Она поднялась на ноги.
– Подождите, не уходите.
– С вас доллар за кофе. О чаевых можете не беспокоиться. – Она стремительно пошла прочь. Карл оттолкнул Джона в сторону.
– Дай мне выйти.
Джон выскользнул из кабинки, пропуская Карла, и остался стоять там в полном расстройстве, молча провожая взглядом сына, который устремился вслед за девушкой.
«Отлично. Теперь день можно считать идеальным. С самого начала и до конца – все один к одному».
Джон бросил на стол долларовую купюру и вышел из ресторана.
Он медленно направился к своей машине, надеясь, что Карл догонит его. Когда он достиг машины, дверь ресторана открылась, и на улицу вышел Карл.
– Эй! – крикнул он.
Джон просто махнул рукой в ответ и оперся на машину.
– Ну как, заключил мир? – спросил он у торопливо подошедшего Карла.
– Ну... думаю, мне она все еще доверяет.
– О, потрясающе. Это обнадеживает. Сам Карл сейчас был не столь невозмутим.
– Слушай, у меня просто в голове не укладывается. Я целый день наблюдаю за всем этим и просто не верю своим глазам.
0'кей, Джон уже был сыт по горло. Весь день напролет одни неприятности.
– Послушай, с меня довольно на сегодня, хорошо? Но Карл горел желанием высказаться. Он накопил впечатления, все проанализировал, разложил по полочкам и теперь горел желанием высказаться.
– Я же видел! Видел твою крупную мерзкую стычку с продюсером по поводу отбора материала для новостей и подумал, что тебя волнует вопрос честности! А потом ты вдруг меняешь позицию на прямо противоположную и говоришь этой девушке...
– Карл, ты ничего не знаешь о...
– Ты говоришь, что убийство ее подруги – никакие не новости! Это не важно. Людям до этого нет никакого дела. Вероятно, сообщение об Энни Брювер и есть те самые новости, без которых люди могут обойтись, да? Пускай оно отправляется в мусорную корзину вместе с сюжетами о Корпусе ирландских барабанщиц и соревновании по поеданию устриц...
Джон стал лицом к лицу с сыном.
– Послушай, малыш, ты находился на студии два с половиной часа, всего два с половиной паршивых часа – и теперь учишь меня, как делать новости? Учишь меня моей работе?
– Когда дедушку убили, в новостях ничего не сообщили об этом, но вот когда он выставлял себя на посмешище, все подробно показали по телевизору! Да кто вообще делает эти дерьмовые передачи?
Джон уже открыл рот, чтобы заорать в ответ, но не смог. Карл выступал на его стороне. Он резко захлопнул рот, вскинул руки и бессильно оперся спиной о машину, пытаясь успокоиться. Карл проделал то же самое, и некоторое время оба они молча стояли, привалившись к автомобилю.
Наконец Джон спросил:
