– С ним все в порядке?
Джон покачал головой, надевая пальто.
– Нет. Он смотрел вечерний выпуск и... короче, мне нужно увидеться с ним.
19
Краска была повсюду. Холст был почти не виден под кляксами, пятнами, хаотическими мазками всех цветов. Стены были тоже заляпаны и забрызганы, как и пол, и оконные стекла, и несколько других работ Карла.
А он продолжал густо набирать краску из всех банок по очереди, выдавливать из тюбиков и в слепом безумии разбрызгивать ее вокруг. Слезы застилали ему глаза; с бессильными стонами, порой с яростным рычанием он хлестал, молотил по холсту кистями, безжалостно уродуя пространство взрывами цветовых пятен.
Его вселенная взорвалась, рассыпалась на бессмысленные, разрозненные куски.
– Карл! – Джон ворвался в мастерскую, когда этот дикий вопль красок звучал на самой отчаянной ноте. – Карл, прекрати! Прошу тебя!
– Я не слышу тебя! – прокричал Карл. – Я ничего больше не слышу! Я ничего больше не вижу! Я ничего не понимаю! Джон попытался схватить его за руку, удержать.
– Карл, да перестань же, ты разводишь грязь...Карл оттолкнул его.
– Что такое грязь? Что такое искусство? Что есть любовь, что ненависть, что есть Истина? Я не знаю, и ты тоже не знаешь!
– Карл...
Карл резко обернулся: лицо забрызгано краской, руки измазаны, в глазах пылает ярость дикого зверя. Ему не пришлось подбирать слова: он мысленно повторял их с каждым ударом кисти:
– Я искал ответы на вопросы, и весь мир игнорировал меня! Я искал Бога, и Он послал мне тебя! И я надеялся узнать от тебя Истину, а ты... ты разрушил мою вселенную и перешел к блоку рекламы!
– Хорошо, Карл... ладно. Я знаю, это сложно понять...Очень трудно. – Джон посмотрел на заляпанный холст. – И если это то, что ты думаешь обо мне... пускай, я не виню тебя...
– Я уже нарисовал твой портрет. Портрет единственного отца, которого смог найти в тебе.
– Мне бы хотелось увидеть его, Карл.
– Я не могу найти его. Никто не может.
– Что ты имеешь в виду?
– Я плакал на заупокойной службе по дедушке. Ты видел? Джон удивился, когда Карл заговорил об этом.
– Да. Я недоумевал... Я действительно хотел понять, почему...
Карл обвел взглядом мастерскую, все приборы и инструменты, аккуратно расставленные, разложенные и развешанные по своим местам.
– Потому что он знал одну вещь. Он знал, на чем он стоит и кто он есть. Если бы дедушка прожил хотя бы немного дольше, я бы мог узнать его, мы могли бы найти общий язык, понимаешь? – Карл снова обвел взглядом помещение, потом выкрикнул: – Я здесь чужой! – и бросился к двери.
– Карл! Карл, не уходи! Мы можем все обсудить!
Карл с грохотом захлопнул дверь за собой, оставив на дверной ручке пятна зеленой, синей, красной и черной краски.
И Джон остался один – посреди самой впечатляющей, самой выразительной работы, созданной когда- либо Карлом. Повсюду, куда ни кинь взгляд, царили хаос, гнев и отчаяние. Маленькая мастерская, которую Папа Баррет построил и оборудовал с таким вниманием к мелочам, с такой любовью и заботой, была теперь разрушена, осквернена взрывами неуместных, бессмысленных цветовых пятен.
А посреди всего этого стоящий на верстаке маленький телевизор продолжал тараторить без остановки, настойчиво внушая: купи, купи, купи, возьми, используй, развлекись, забудь, смейся, смейся, смейся над всем, не думай ни о чем; посмотри на то, посмотри на это, это новое, современное, не похожее на прежнее, это фантастично, это пикантно, ты никогда не видел ничего подобного, не упусти!
Потом другая тошнотворная, наигранно вдохновенная реклама: «В наше время вам нужен честный человек, человек, которому вы можете доверять!»
Джон выругался. «Как будто мне мало всей этой гнусной болтовни по ящику, так нет, теперь еще выслушивай очередную рекламу из разряда «Голосуйте за Слэйтера!'». Он потянулся к кнопке «вкл. – выкл.», дававшей бесценную возможность вернуться обратно в мир здравого смысла.
«Джон Баррет! – торжественно возвестил ящик. – Честный взгляд на мир как он есть!»
И лицо Джона Баррета на экране. Крупное, смелое, честное. Высший класс. Хочешь не хочешь, обомрешь от восторга.
Джон застыл на несколько секунд, пока его лицо оставалось на экране. Он совершенно ясно чувствовал: маленький ящик смеялся, издевался над ним! Джон отчетливо слышал его хихиканье! Ящик насмешливо совал Джону под нос... его самого. Сначала он напряженно слушал и смотрел; он понял все; он позволил все швырнуть себе в лицо. А потом, оглушенный и подавленный, заставил ящик заткнуться. Выключил, перекрыл источник жизни.
Телевизор погас и уставился на него без всякого выражения. Джон попятился прочь, не сводя с него глаз, ненавидя его, ненавидя себя.
Он вздрогнул, заметив под потолком, между балками, некое видение: призрак, лицо, смотрящее на него сверху!
Холодное. Безжизненное. Бездушное. Красивое. Честное. Безупречное. Его лицо. Лицо профессионала, готового со всей объективностью сообщить вам новости – самые достоверные, самые последние. Номер один. Главный источник информации.
Работа Карла. Портрет человека без недостатков. В полной мере выражающий суть телеведущего Джона Баррета.
И он смотрел на мир сверху. Возвышенный, не досягаемый, не доступный. «Я не могу найти его, – сказал Карл. – Никто не может».
Маленький ящик только что смеялся над ним. Теперь этот портрет стыдил его. «Неужели это я?» – подумал Джон.
– О Господи, – прошептал он, – да кто же я? Кто же я на самом деле?
Господь услышал его вопрос.
И Джон понял это. «Нет, нет, мне не следовало спрашивать. Я не хочу знать ответ. По крайней мере, дай мне самому разобраться в себе... Не говори мне... Пожалуйста, не говори».
Но Господь услышал вопрос.
Джон знал, что привлек внимание Бога; он потревожил Бога. Он не хотел делать этого, но ясно чувствовал, что произошло. Где-то в огромной, бесконечной вселенной – а возможно, повсюду – Господь услышал голос Джона. Он услышал вопрос, остановился и обернулся.
«Господи... не смотри на меня. На самом деле это не так ужи важно. Я не хотел...»
Ответ уже в пути. От Бога? От Всемогущего Господа? В маленьком здании царила мертвая тишина. Ни звука. Безжизненный ящик стоял на верстаке. Джон слышал пение ветра за окнами, лай собаки, слабое поскрипывание балок... стук собственного сердца.
Он услышит любой звук, который раздастся здесь. Любой голос. Ответ уже в пути. Джон снова посмотрел на балки. Что это за брусы, два на четыре? Он представил, как они легко ломаются, словно зубочистки. Они не укроют его от Бога. Он обвел взглядом старые одностворчатые окна. На некоторых стеклах до сих пор оставались трещины. Он разбил их еще мальчишкой. Они не укроют его от Бога.
Все это здание было всего лишь жалкой скорлупкой, сложенной из палочек. Его может унести ураган, разрушить землетрясение, сжечь молния. Оно не укроет Джона от Бога.
Господь уже в пути. Господь скоро явится сюда. Ох... А что, если Господь видит этот портрет? А что, если Он видит этот ужасный разгром? А что, если Он говорит с Карлом?
Джон снова поглядел на свой портрет, установленный между балками. Телеведущий просто смотрел на него неподвижным взглядом – по обыкновению хладнокровный, собранный, исполненный чувства ответственности... картонный.
«Ложь? О Боже, пусть это буду не я. Я не похож на того парня наверху... Это не я».
