Сержант Джимми Данлоп подкатил к зданию суда в воскресенье в половине восьмого утра, готовый приступить к своим обязанностям. К своему удивлению он обнаружил, что стоянка перед зданием полна народу: молодые и пожилые пары, маленькие старушки – как будто вся церковь собралась на воскресный пикник. Не успел он вырулить из-за угла, как на его полицейскую форму устремились взгляды всех присутствующих. О, нет! Теперь они бросились к нему!
Мэри и Эдит Дастер сразу же узнали Джимми – это был тот самый молодой самоуверенный полицейский, который не дал им свидания с Бушем. Теперь они шли к нему в окружении плотной толпы, и хотя никто из этих людей не собирался делать ничего недостойного или незаконного, но никто из них не позволил бы растоптать себя.
Волей-неволей Джимми пришлось вылезать из машины. Он был обязан заступить на дневное дежурство.
И тут же к нему смело обратилась Мэри:
– Сержант Данлоп, вы сказали, что сегодня дадите мне свидание с мужем.
– Простите, пропустите, пожалуйста, – пробормотал он, пытаясь протиснуться вперед.
– Мы собрались здесь, – учтиво объяснил Колмэн, – чтобы просить вас выполнить законное право жены встретиться с мужем.
Джимми был полицейским. Он представлял закон. У него были большие полномочия. Единственное, чего ему недоставало, так это смелости.
– Ну-ну… – промямлил он, – вы должны разойтись, иначе вы рискуете быть арестованными.
Тут вперед выступил Абе Стирлинг, он был адвокатом и другом друга дяди Анди Форсайта, поэтому его вытащили из постели среди ночи, специально для такого случая.
– Это совершенно законное, мирное собрание, – напомнил он Джимми, – согласно положению параграфа RCS 14.921.217 и решению, вынесенному верховным судом в Стратфорд-Кантри, записанному в законодательстве штата.
– Да, да, – подхватили другие, – послушайте этого человека.
Джимми совсем растерялся. Он посмотрел на входную дверь. Ее охраняли двое полицейских из Виндзора.
Джимми направился к ним, удивляясь, почему они не вмешиваются.
– Привет, – сказал сержант приглушенным голосом, – что это такое? Почему вы не разгоните этих людей?
– Слушай, Джимми, – ответил один из них, – это твой город и твоя забота. Мы решили, что зи все знаешь, и велели им дожидаться тебя.
Данлоп внимательно всматривался в окружавшие его лица. Нет, просто игнорировать их – этим дела не уладишь.
– Давно они здесь? – спросил он полицейского.
– С шести утра. Если бы ты только видел, тут было целое богослужебное собрание.
– И что, им разрешается это устраивать?
– Говори с их адвокатом. Они имеют право на мирную демонстрацию, если она не препятствует обычной работе. Они вели себя нормально.
– И что мне с ними делать?
Оба полицейских выразительно переглянулись.
Абе Стирлинг стоял прямо позади Джимми.
– Согласно закону вы имеете право задержать подозреваемого без предъявления ему обвинения в течение семидесяти двух часов. В то же время жена подозреваемого имеет право видеться с мужем, поэтому мы собираемся обратиться в Стратфорд-Кантри с жалобой и потребовать от вас объяснений, почему вы лишаете ее этого права,
– Вы слышали? – выкрикнул кто-то.
– Я… э… я должен поговорить с шерифом… – снова промямлил Джимми, проклиная про себя Бруммеля за то, что тот втянул его в эту историю.
– А где же, кстати, Альф Бруммель? Он бросил в тюрьму своего собственного пастора, – подала голос Эдит Дастер.
– Я… я ничего об этом не знаю.
– Тогда мы как граждане города просим вас разобраться. Пусть нам дадут возможность встретиться с шерифом Бруммелем. Не будете ли вы так добры это устроить?
– Я… я посмотрю, что можно сделать, – растерянно ответил Джимми и повернулся к двери.
– Я хочу видеть мужа! – твердо заявила Мэри и вышла вперед.
– Я посмотрю, что я могу сделать, – снова повторил Джимми и поспешил в участок.
Эдит Дастер обернулась к собравшимся:
– Помните, братья и сестры, что мы сражаемся не с нлотью и кровью, а с князьями и правителями тьмы века сего, с поднебесными духами злобы.
В ответ несколько голосов заключили: «Аминь!» Кто-то затянул песню, и все Уцелевшие без промедления громко подхватили ее. Прямо здесь, на стоянке, они воспевали и славили Бога.
Рафар слышал звуки песни. Он стоял на вершине одного из холмов, возвышавшихся над Аштоном, и с
