Под вечер десятого 'Ермолаевы' начала взлет на задание. Залитые по пробки бензином, с полными отсеками бомб - взлет удавался не всем. Машины не то, что отрывали - буквально отдирали с кромки взлетной полосы. Потом они проседали и, случалось, снова ударяли колесами о землю, подпрыгивали, зависали в воздухе и, пошатываясь с крыла на крыло, уходили в полет. Но кто-то уже горел за аэродромом, кому-то 'крупно повезло' - лежал в обломках.
Молодчий понимал, как труден и опасен будет отрыв, но больше всего боялся отбоя - вдруг прекратят выпуск и встреча с Берлином не состоится? Нет, бог милостив - белый флажок ложится вдоль полосы и снимаются все сомнения. Полный газ, ноги с тормозов и машина пошла на разбег. Он тоже подорвал ее, но она просела. Шасси, попав в дренажную канаву, там и остались, а самолет прополз на брюхе и остановился. К Молодчему подкатил командующий ВВС генерал Жигарев, похвалил молодого пилота: - Молодец, лейтенант, вовремя убрал шасси!
Взлет остальных самолетов был прекращен, а те немногие, кто сумел взлететь, к целям пробились не все - Берлин отбомбили всего шесть экипажей. Когда теперь будет он снова?
Но было не до Берлина. Обстановка на фронтах жуткая. Господство в воздухе прочно удерживали немцы.
Молодчий получил новый Ер-2 и начал с дневных боевых полетов - более простых по условиям навигации и поиска цели, чем ночные, но гораздо более опасных. Объекты удара, в общем-то, не дальние - в получасе, ну от силу в двух часах лету от линии фронта: переправы, железнодорожные узлы, мосты, аэродромы… они стояли как крепости, ощетинившись огнем защитной артиллерии, а воздух кишел истребителями. На такие цели полагалось бы выходить крупными группами на больших высотах под плотным эскортом истребителей, но куда там - дальние бомбардировщики прорывались к целям мелкими группами, а то и одиночными самолетами без какого-либо прикрытия и боевого обеспечения.
Очередная задача - разведка и удар по скоплениям немецких войск под Новгородом - досталось Александру Молодчему, вроде бы, с некоторым 'удобством': на всем пути лежала предосенняя облачность, обещавшая спокойный выход на цель. Да так и случилось. Экипаж, маскируясь в ней, прошел в назначенный район вполне благополучно. Но, чтоб провести разведку и нанести удар, пришлось выползать из облаков под их нижнюю кромку. И тут началось. Самолет будто погрузился в 'гиенну огненную': и фюзеляж и крылья на глаза экипажа густо усеивались пробоинами. В свою очередь воздушные стрелки лупили из бортового оружия по вражеским огневым точкам, но что их огонь, по сравнению с тем, что хлестало с земли?
Молодчий задачу выполнил - и ценнейшие сведения добыл и крепкий удар с двух заходов нанес по чувствительным местам противника. Но домой шел - снова нырнув в облака - еле удерживая на руках этот, отчаянно чихающий правым мотором, насквозь продырявленный летательный аппарат. Садился на пробитые камеры, чудом не поставив самолет на нос, а на земле все ахнули - живого места не было: из баков тек бензин, левый киль с рулем поворота был срезан начисто.
Как же ее ремонтировать сердешную? Это же заводская работа! Несколько суток былись над нею бессонные техники, пока привели корабль в летное состояние. В те дни на прикол для ремонта стало еще несколько машин, а три экипажа не вернулись с боевого задания вообще.
Цели пошли крупные - Брянск, Смоленск, Орша, Витебск… Название русских городов звучали как боевые символы. У каждого свой нрав и Молодчий на этот счет не заблуждался. Только грани суток чередовались -то днем, то ночью. Ну зачем днем, когда идет такие потери? Ночью - подсветил себе светящимися бомбами и прицеливайся спокойно. Относительно, конечно. Но время удара диктовалось оперативной необходимостью. А такие понятия как живучесть или, там, безопасность, решающей роли, в том сорок первом году, не играли.
Вот очередная задача - разбомбить железнодорожный узел Унеча. И выпала она Молодчему на ясный солнечный день.
Лететь в одиночку - безумие. Собрали кое-как звено. Но один самолет, из-за неисправности, остался на земле, второй возвратился вскоре после взлета - задымил мотор.
И идет на бой с врагом лейтенант Александр Молодчий один - одинешенек в бескрайнем небе, всем напоказ.
За линией фронта его торопливо обстреляли, но не попали. А на подходе к цели взяли в клещи 'Мессершмитты-109' и, явно бравируя своим превосходством над одиноким скитальцем, пытались жестами рук и маневрам принудить его к посадке, но доигрались - не заметили как бомбардировщик постепенно приблизился к Унече, подвернул к точке прицеливания и, пока истребители, опомнившись стали занимать огневую позицию, - выложил бомбы по скоплению железнодорожных составов. Тут же, освободившись от груза и почуяв свободу, Молодчий выжал из машины все, что мог - запредельным креном, убрав газ, буквально провалился вниз, вывел у самой земли и на бреющем, огибая лесные кроны и пригорки, ушел от потерявших его 'Мессершмиттов'. От такого маневра у штурмана и стрелков-радистов появились синяки и ушибы, но зато все были целы.
Полк таял на глаза. Количество экипажей кое-как поддерживалось за счет остатков тех полков, что уже утратили свою боеспособность и были расформированы, а самолетов становилось все меньше и меньше.
Молодчий, пока, держался. Но и он однажды - это было в октябре -не дотянул до своего аэродрома.
После ряда ночных рейдов он снова получил дневную задачу и как всегда аккуратно справился с нею, но над целью попал под мощный зенитный огонь и изрядно нахватал осколков, а при отходе был схвачен истребителями и те повредили ему левый мотор. В той драке стрелки, все же, сбили одного 'мессера' и трудно сказать чем бы дело кончилось, но тут подоспела наша территория и остальные повернули обратно: как и все истребители, немецкие на любили драться за линией фронта.
Второй мотор тянул на полной мощности, но не выдержал - заклинился и загорелся. Молодчий выбросил экипаж, умудрился приткнуться на фюзеляж у берега подвернувшейся речки и успел отползти от уже горевшей машины. Он потерял создание, видимо удар при приземлении был крепок. Но вскоре очнулся.
Экипаж был цел и это было самое главным. Да, не всем и не всегда удавалось вернуться из боевого полета на свой аэродром. И Молодчий не был исключением. Но не было случая, чтобы он не пробился к цели и не нанес ей поражения.
Уже в то время он был одним из самых храбрых и умелых фронтовых летчиков - воевал с каким-то увлекающим азартом и в боевых делах среди летного состава стал признанным лидером.
В том же октябре лейтенант Александр Молодчий был награжден золотой звездой Героя Советского Союза. В двадцать один год! Впрочем, опыт и профессиональное мастерство - это, ведь, категории качественные, а не количественные.
Ну, а полк на пороге осени совсем поредел: осталось всего три самолета, из которых только один можно было 'привести в чувство'! Пришлось отправляться в заволжскую даль - снова формироваться и переучиваться: на этот раз осваивать Ил-4.
Опытные летчики, летавшие в прошлом на ДБ-3 (в том числе и Молодчий) овладели машиной быстро и помогли в том трудном деле новичкам, главным образом пришельцам из аэрофлота.
В общем, к декабрю полк с комплектом боевых машин вернулся под Москву, на базовый аэродром.
Как и прежде, дальнебомбардировочную авиацию рвали на части. Командующие войсками фронтов требовали применения дальних бомбардировщиков именно в светлое время суток, с малых высот, назначая множество целей для мелких групп и одиночных самолетов. И отбиться и речи не шло - истребители тоже занимались штурмовкой. Зато немецкие истребители нападали на наши самолеты даже в темноте. Один из них подкараулил в февральскую тьму самолет Молодчего. Вроде бы и атака была скоротечной, а дыр, гад, наделал немало. Тот 'мессер' затеял было и второй заход, да подставился и стрелки свой шанс не упустили - срезали его. Но радости было мало - потек бензин, а до линии фронта еще полчаса. На резервной группе баков Молодчий к своим, все же, дотянул и, пока не заглохли моторы, перешел на снижение, еще не зная где сядет. Экипажу дал команду покинуть самолет, но те уговорили командира оставить их на своих местах: раз командир остается в машине значит и сними все будет в порядке - верили ему абсолютно.
Лесная белая поляна была так мала, что посадка на ней представлялась просто немыслимой, но
