Санчик и Маврик шли медленно. Лера не встретилась. Решили вернуться. Потом снова вернуться. И наконец Санчик сказал:
- Вон она. Я отбегу...
Лера шла в синем форменном платье, в белом фартуке, с белым бантом в косе и несла большой букет цветов.
- Здравствуй, Маврик. Какой ты нарядный!
Лера одобрительно отозвалась о его синем бархатном костюме, расправила под ремнями ранца белый воротник и преподнесла из букета, а потом продела в петлицу куртки большую садовую ромашку и сказала:
- А эту вторую твоему товарищу, который почему-то стесняется.
- Спасибо, Лера... А я нарочно пошел по этой улице, чтобы увидеть... Чтоб посмотреть, - слегка заикнулся Маврик, - как идут гимназистки в гимназию. Добро пожаловать! - сказал он ей, не зная, что говорят в таких случаях, и убежал.
Санчик и Маврик появились у ворот своей школы. Ворота еще не открылись, а возле них уже гудел рой ребят. Знакомых оказалось мало.
- Здравствуйте! - поклонился всем Маврик. - Я тоже буду учиться в этой школе.
В ответ раздался хохот. Затем для первого знакомства была выдернута из петлицы ромашка, подаренная Лерой, а затем получен первый синяк.
За что? Что сделал он?
- Отдайте! - крикнул Маврик.
- Отдайте, - повторил подоспевший Толя Краснобаев.
Этого было вполне достаточно, чтобы начать потасовку.
- Задаешься? - спросили Толю. - Значит, тоже хочешь? Получай.
И Толя получил хороший тумак, затем второй, третий, а когда он дал сдачи, его свалили с ног и стали бить сумками. Маврик лежал ничком в крапиве, его белый воротник был вымазан чернилами. Чернила школьники приносили с собой в пузыречках, привязанных на веревочках к поясу.
Тут подоспел на помощь брату Сеня. При виде сильного, коренастого третьеклассника драчуны бросились врассыпную.
- Погодите, - сказал Толя, вытирая кровь, сочащуюся из разбитого носа. - Узнаете, как ни за что бить.
Открылась калитка. Гурьба школьников, сбивая один другого, кинулась на школьный двор. Маленький тесный дворик едва уместил сто с лишним школьников трех классов кладбищенской церковноприходской школы.
Потом открылись двери школы. Снова давка. Школьники разбрелись по своим классам. Первоклассники еще не знали, кому и с кем сидеть.
Ученик второго класса Маврикий Толлин вошел последним. Он тоже не знал, куда ему сесть. Измазанный, с синяками на лице, в обрызганном чернилами кружевном воротнике, держа в руках ранец, ремни которого были оторваны, он стал возле печи.
Вошла учительница Манефа Мокеевна. Полная. Приземистая. Седеющая, с сердитым лицом.
Все встали. И она, не сказав школьникам 'здравствуйте, дети' или просто 'здравствуйте', как это делали все учителя в школе Ломовой, обратилась к Маврику:
- Ну что ты стоишь как казанская сирота?
Класс громко и пронзительно захохотал. Класс хотел прозвища Маврику, и оно нашлось. 'Казанская сирота'. Ха-ха! В самый раз.
- Я не знаю, куда мне можно сесть, - поклонился Маврик и добавил, еще раз поклонившись: - Здравствуйте, Манефа Мокеевна. - Ее имя он знал еще летом. И знал, что она злая, потому что ее никто не взял замуж.
Это обескуражило Манефу Мокеевну. Мальчик, стоящий покорно у печи, не желая, преподал ей урок вежливости.
Манефа Мокеевна никогда не любила школы, детей и самой профессии учителя. Но нужно было что- то делать в жизни, кем-то быть. И она, сестра урядника, где-то и чему-то подучившись, стала учительницей, вымещая на детях свою злобу за неудавшуюся жизнь.
- Хорош, хваленый груздь, - сказала Манефа Мокеевна, осматривая Маврика. - Еще за парту не сел, а уж в синяках и царапинах. Где ты так измазаться успел? Кто тебя?
С задних парт Маврик увидел поднятые кулаки. В его ушах еще слышались слова: 'Наябедничай только, ябеда-беда, не так причешем'.
Манефа Мокеевна ждала, что Маврик назовет своих обидчиков и те добавят ему после школы, и она повторила:
- Кто же? Говори! Они посидят у меня без обеда.
- Никто, - ответил Маврик. - Я сам.
- Значит, трусишь говорить правду своей учительнице, Мартын Зашеин?
В классе снова раздался угодливый хохот.
- Я... я... я не Мартын и не Зашеин, - волнуясь, возразил Маврик. - Я ученик второго класса Маврикий Толлин.
Теперь хохотала и сама учительница. Ее живот подпрыгивал. Она закашлялась от смеха. Бледный Маврик не знал, как вести себя далее. Но тут Манефа Мокеевна поняла, что ее поведение находится за чертой допустимого. Она, силясь улыбнуться, положила на плечо Маврику свою широкую короткопалую руку и сказала:
- Иди, я посажу тебя, кружевной ангелок, на первую парту.
И посадила.
Для первого дня, проведенного в школе, Маврику достаточно было и трех прозвищ, подсказанных учительницей: 'казанская сирота', 'хваленый груздь' и 'кружевной ангелок'. Кроме них, у него появились и другие: 'Зашей, продай вшей', 'Маврикий-заикий'. Но уроки еще не кончились. Пришел кладбищенский батюшка, отец Михаил. Законоучитель.
Все встали. Молча поклонились. Потом повернулись к иконе Кирилла и Мефодия - первоучителей славянских. Толя Краснобаев прочел молитву 'Царю небесный'. Отец Михаил благословил рукой класс и сказал:
- Да благословен будет год нынешний, как год минувший, - затем спросил, не забывали ли повторять преподанные им молитвы, молились ли по утрам, перед обедом, после обеда и перед сном?
- Да-а-а, - гудел класс, отвечая на каждый вопрос. - Не забывали... Повторяли... Молились...
- Это хорошо, дети мои. Верю, а потом проверю. А теперь расскажу вам о боге.
Отец Михаил расчесал пятерней свою сивую с желтизной бороду, провел руками по голове, высморкался в красный клетчатый платок и начал:
- Бог есть дух - всемогущий, вездесущий, всезнающий...
Маврик, позабыв о своих обидах, смотрел в беззубый рот своего законоучителя и думал: зачем ему нужно понятное рассказывать непонятно? Это же самое он слышал еще в первом классе от нарядного, красивого священника в блестящей темно-лиловой рясе, с бородой, как на иконе у Иисуса Христа, и с такими же большими синими глазами. Его звали отец Иннокентий, и он служил хотя только раннюю обедню, но в кафедральном соборе. От него пахло не как от этого, не вчерашними щами из старой капусты, а церковью и причастием. Маврику очень хотелось подсказать отцу Михаилу, как нужно говорить о боге, и он сказал вслух:
- Бог все знает, все видит, и от него ничего нельзя скрыть.
- Именно, отрок мой, - подтвердил законоучитель и погладил Маврика по голове.
Поощренному Маврику захотелось сказать о боге еще больше, и его голос зазвенел:
- Люди только думают, что можно обмануть бога, спрятать от него свои грехи, а как их спрячешь, когда с неба все видно и бог все помнит, все терпит, а потом, как придет конец его терпению, его милостям, он как возьмет камень да как трахнет им по голове грешника...
