единственное, что заставляло его двигаться вверх по служебной лестнице. Он много работал, чтобы оказаться здесь. И он заслужил это.
И все равно он чувствовал себя отвратительно. Конечно, сказывались последствия анабиоза, но он испытывал... неуверенность. На самом деле он прекрасно понимал, что это естественное беспокойство, не только нервы. Любой бы дрожал от волнения перед встречей с Чурчем. Но Креспи отлично знал свое дело и терпеть не мог идолопоклонничества. Кроме всего прочего, они находились в одном звании...
Полковник снова посмотрел в зеркало и покачал головой. Нет времени на необоснованные тревоги. Он теоретик-аналитик, ученый, у него за спиной более пятнадцати лет работы в этой сфере. В молодости он всегда полагался на интуицию, и это помогало ему оставаться в живых, но те дни давно миновали. «Безымянная» — исследовательская станция, там ему придется действовать с осторожностью, даже выбирая блюда на обед — искусственную курицу или искусственную говядину. Но тем не менее...
Но тем не менее — ничего. Прочь несвоевременные мысли, иначе он опоздает.
Креспи распрямил плечи и направился на мостик. Слабо освещенный коридор оказался пуст, создавалось впечатление, что корабль покинут. За исключением тихого жужжания рециркулятора воздуха, не было слышно никаких звуков. Воздух был холодным и сухим, как в гробнице. Большинство экипажа должно находиться в столовой, пить кофе и пытаться отойти от анабиоза. Несколько секунд у Креспи оставалось чувство, что он — единственный человек на корабле, последний человек во Вселенной. Снова появилось неопределенное беспокойство, возможно, начинался приступ клаустрофобии...
Полковник моргнул, нахмурился. «Что за чушь с единственным оставшимся в живых? После этого станешь бояться спать в темноте... Это все проклятые слухи. Они достанут кого угодно. Признайся хоть самому себе, что ты просто боишься, сам не зная чего».
Может, так оно и было на самом деле, но требовалось приставить автомат к его виску, чтобы он вслух сознался в этом. Слухи — это обычно по большей части искаженная информация. Сколько раз в прошлом ему доводилось слышать фразы типа «зловещие эксперименты» и «скрытые смерти»? А в процессе работе? Каждый год возникали разговоры о каком-то ученом-ренегате или о ком-то из высшего военного руководства, у кого поехала крыша и он организовал очередную эксцентричную операцию. Например, информация о докторе Реуфе и применении дезоксирибонуклеиновой кислоты. Или о генерале Спирее и армии гигантских чужих. Потяни за веревочку с той стороны, что тебе больше понравится, и зазвенят колокольчики со всех сторон, раздувая из мухи слона.
С другой стороны, его никогда не направляли ни в одно из таких мест. А текущая работа Чурча держалась под таким секретом, что адмирал Стивенс даже не представлял, чем он занимается. И это, несомненно, являлось одной из причин, объясняющих, почему он послал именно старину Креспи, знающего свое дело, выяснить, какие тайны пытается скрыть Чурч. Креспи один из немногих, кто может разобраться в ученых заморочках и, как хороший маленький солдатик, представить толковый отчет, не пытаясь навести тень на плетень и.
за научными фразами скрыть собственную некомпетентность...
Он быстренько во всем разберется!
Креспи миновал поворот в коридоре и вошел в капитанскую рубку. Дверь за ним мягко встала на прежнее место.
Здесь было тепло и пахло свежесваренным кофе. Хеллер и Шаннон сидели у компьютера перед иллюминатором. Блейк стоял за ними, положив руки на спинку стула Шаннона. Они тихо разговаривали, поглядывая на станцию за бортом.
— Привет всем, — поздоровался Креспи, направляясь к пилотам.
— Здравствуйте, сэр, — ответил лейтенант Блейк. Трое мужчин, заметив начальство, приветственно встали.
Креспи махнул рукой, чтобы садились, подошел к иллюминатору и несколько секунд изучал «Безымянную». Стандартная крупная военно-исследовательская станция, серия «700». Ему доводилось бывать на полудюжине подобных этой. Такая станция, как правило, имеет несколько лабораторий и с легкостью может вместить двести человек. Хотя, в соответствии с документацией, в данный момент на «Безымянной» находилось меньше ста. Станция неясно вырисовывалась перед ними, как темный маяк; тусклый свет, идущий от посадочных модулей, едва освещал стыковочные узлы.
— Так вот, значит, какая она, — тихо сказал он, — та, что не может быть названа.
— Вы там не бывали раньше, сэр? — спросил подполковник Шаннон. Глаза у него были усталыми, воспаленными.
Креспи снова осмотрел станцию.
— Нет...
«Безымянная», его новый дом — темный, холодный...
Натянуто откашлялся Блейк. Хеллер повернулся на стуле и взглянул на Креспи:
— М-м... сэр, предполагается, что мы не знаем о том, что происходит на «Безымянной», но я хотел поинтересоваться, не могли бы вы прояснить кое-какие неприятные слухи...
— Что за слухи? — сухо спросил Креспи, стараясь сохранять невозмутимость.
Хеллер переглянулся с Блейком.
— Понимаете, сэр... — Хеллер замолчал, а потом заговорил очень быстро: — Мы слышали, что там проводятся странные эксперименты и что члены экипажа не считаются потерями в живой силе. Их используют в этих экспериментах...
— Успокойтесь, подполковник. На вашем месте я не стал бы так волноваться из-за каких-то слухов. Для мужчины нежелательно приобретать репутацию сплетника.
Слова прозвучали резко, и это неожиданно разозлило Креспи. Он рассердился на самого себя, потому что и сам беспокоился. Но это же не дом с привидениями, а они — не дети. Это, черт побери, научная лаборатория, где Чурч, вероятно, работает, изучая интеллект у растений или еще что-нибудь.
Хеллер покраснел и снова посмотрел на Блейка. Все молчали несколько секунд, потом на выручку пришел Шаннон:
— Хотите кофе, сэр?
Он показал на кофейный аппарат, стоявший возле компьютера. От кофе поднимался ароматный пар. Креспи покачал головой и повернулся к двери.
— Нет, спасибо. Встретимся при посадке, господа.
— Есть, — ответили они хором. Унылый голос Хеллера прозвучал тише остальных.
Креспи остановился у выхода и обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на «Безымянную», в одиночестве висевшую в пустоте. Обычная исследовательская станция — и все.
Он вышел, мысленно повторяя, словно уговаривая себя:
«Обычная исследовательская станция, ничего более».
Глава 2
Лет в восемнадцать-девятнадцать Шарон МакГиннесс перепробовала большинство синтетических наркотиков, которыми увлекались ее сверстники, но они не оказали на нее никакого впечатления. Наркотики доставляли ей удовольствие и развлекали, как эксперимент, не больше. Она отнюдь не жалела. Она знала, что теряет, — но наркотическое расслабление по нескольку дней подряд быстро утратило для нее новизну. На нее также оказала впечатление участь наименее уравновешенных из ее знакомых, которые пристрастились к наркотикам и исчезли в неизвестном направлении, выбрав жизнь не в реальном мире, а в одуряющей бездне, из которой нет возврата.
Еще больше, чем потерю логически последовательных и связных мыслей, она ненавидела просыпаться утром после принятия наркотиков, выползать не ранее чем после полудня из кровати, с липкими губами и слабой тошнотой — в дополнение ко вполне определенному ощущению того, что мозг умер. Все это в целом не слишком привлекало ее.
«И посмотрите на меня теперь! После анабиоза те же последствия и никакого удовольствия. И все потому, что я взрослая! Ура!»
МакГиннесс склонилась над термосом и подождала, чтобы запах дрянного растворимого кофе сделал что-то с ее мозгом. Шесть или семь парней кружили вокруг, ворча и еле волоча ноги, еще полностью не отойдя после пробуждения. Как и она, остальные члены экипажа как можно скорее добрались до столовой в надежде, что хоть какая-то пища поможет им, прекрасно зная, что такого никогда не случается. Даже чуть
