были странные, раз уж жена, чувствуя опасность, не ищет защиты у мужа, а затворяется в собственной спальне.
Леди Беатрис сидела, облокотившись на подушки, и с удовольствием подкреплялась холодной бараниной.
Сэр Бэзил смотрел на нее с явным неодобрением.
— Не слишком ли тяжело для желудка при твоем недомогании? Давай я закажу тебе что-нибудь другое, дорогая…
Не дожидаясь ответа, он протянул руку к шнурку звонка.
— Мне нравится, — рассерженно сказала леди Беатрис. — С пищеварением у меня все в порядке. Я попросила Эстер принести именно это, а миссис Боден тут вообще ни при чем. Дай ей волю, она бы опять прислала мне рисовый пудинг.
— Эстер? — Сэр Бэзил нахмурился. — Ах, сиделка… — Он говорил так, словно Эстер не присутствовала при этом или не могла его слышать. — Ну что ж, если тебе нравится…
— Вот именно, — ответила леди Беатрис, продолжая жевать. — Я полагаю, мистер Монк еще явится к нам?
— Конечно. Но, кажется, он пока не далеко продвинулся в своих поисках… Точнее — не продвинулся вовсе. Инспектор продолжает допрашивать слуг. Нам посчастливится, если потом они разом не попросят расчета. — Сэр Бэзил поставил локти на подлокотники и свел вместе кончики пальцев. — Понятия не имею, на что он надеется. Я думаю, моя дорогая, нам надо готовить себя к мысли, что мы так никогда и не узнаем имя убийцы. — Он заметил, как застыло ее лицо, сгорбились плечи, а пальцы, сжимающие нож, побелели от напряжения. — Конечно, у меня есть определенные соображения на этот счет, — продолжил сэр Бэзил. — Я, например, не могу себе представить, что это дело рук одной из горничных…
— Почему? — спросила леди Беатрис. — Почему нет, Бэзил? Разве невозможно, чтобы одна женщина ударила ножом другую? Для этого не требуется так уж много сил. А Октавия куда меньше испугалась бы, появись в ее комнате среди ночи именно женщина, а не мужчина!
Лицо его дернулось от раздражения.
— Послушай, Беатрис! Неужели ты до сих пор отказываешься принять всю правду об Октавии? Она овдовела почти два года назад. А ведь она была молодой женщиной в самом расцвете…
— И поэтому спуталась с лакеем? — в бешенстве спросила леди Беатрис. Глаза ее были широко раскрыты, голос исполнен язвительности. — Значит, так ты думаешь о собственной дочери, Бэзил? Если уж кто-нибудь в этом доме и стал бы искать утешения со слугой, то это Фенелла! Хотя вряд ли она могла внушить мужчине столь сильное чувство, чтобы он кого-то убил… разве что ее саму! Да и зачем ей отталкивать слугу в последний момент. По-моему, она вообще не способна кому-либо отказать…
Лицо леди Беатрис выразило крайнюю степень отвращения.
Точно такое же отвращение появилось и на лице у сэра Бэзила, правда смешанное с едва сдерживаемым гневом.
— Вульгарность недопустима, Беатрис, и никакая трагедия ее оправдать не может. Я сам сделаю выговор Фенелле, если сочту это необходимым. Надеюсь, ты не подозреваешь, что она убила Октавию, приревновав ее к лакею?
Произнесено это было с иронией, но леди Беатрис ответила мужу вполне серьезно:
— Нет, — согласилась она. — Но как только ты высказал эту мысль, мне она показалась вполне вероятной. Персиваль — приятный молодой человек, и я не раз замечала, как на него смотрит Фенелла. — Леди Беатрис поморщилась и содрогнулась. — Я знаю, звучит это отвратительно… — Она глядела мимо мужа на туалетный столик, уставленный стеклянными пузырьками и флаконами с серебряными пробками. — Но в Фенелле порой столько злобы…
Сэр Бэзил поднялся и, повернувшись к супруге спиной, уставился в окно, по-прежнему не обращая внимания на Эстер, стоявшую у дверей с пеньюаром и платяной щеткой в руках.
— По сравнению с другими женщинами, ты слишком требовательна, Беатрис, — заметил он. — Иногда мне даже кажется, что ты не понимаешь разницы между воздержанием и умеренностью.
— Я понимаю разницу между лакеем и джентльменом, — тихо сказала она и нахмурилась. Секунду спустя слабая улыбка коснулась ее губ. — Нет, неправда… Даже понятия не имею. Мне ни разу не приходилось бывать в близких отношениях с лакеем…
Сэр Бэзил резко обернулся. Юмора в словах супруги он не услышал — только гнев и желание уколоть побольнее.
— Твой разум помутился от этой трагедии, — холодно сказал он; черные глаза его блеснули бесстрастно и неумолимо. — Ты утратила чувство меры. Думаю, тебе стоит оставаться у себя, пока ты не поправишься окончательно. Это просто необходимо, ты еще слишком слаба. Пусть мисс… как там ее?… о тебе позаботится. А до тех пор за домом присмотрит Араминта. Приемов у нас не предвидится, так что, полагаю, мы справимся.
И, ничего больше не прибавив, сэр Бэзил вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Отчетливо щелкнула вставшая на место щеколда.
Леди Беатрис оттолкнула поднос и зарылась лицом в подушки. Эстер не слышала ни звука, но, судя по вздрагивающим плечам, женщина плакала.
Эстер переставила поднос на стол, смочила салфетку теплой водой из кувшина и вернулась к кровати. Очень мягко она обняла леди Беатрис за плечи и, выждав, когда та успокоится, откинула ей волосы со лба и принялась осторожно вытирать салфеткой ее глаза и щеки.
Около полудня, возвращаясь из прачечной с чистыми передниками, Эстер случайно оказалась свидетелем разговора между лакеем Персивалем и прачкой Роз. Роз складывала вышитые льняные наволочки, только что передав Лиззи, своей старшей сестре, стопку кружевных передников. Держалась она подчеркнуто прямо, гордо вздернув подбородок. Роз была миниатюрна и имела такую тонкую талию, что даже Эстер могла бы обхватить ее пальцами обеих рук. Однако в маленьких руках самой Роз таилась удивительная для девушки сила. Ее хорошенькое личико с огромными васильковыми глазами не могли испортить даже длинноватый нос и слишком пухлые губы.
— Что ты здесь забыл? — спросила она лакея, причем смысл слов странно противоречил интонации, с которой они были произнесены. По смыслу — окрик, а по сути — приглашение войти.
— Рубашки мистера Келларда, — уклончиво ответил Персиваль.
— Не знала, что это твоя забота! Смотри, вот задаст тебе мистер Роудз, чтобы не лез в его дела!
— Это он попросил меня сходить за рубашками.
— А ведь тебе и самому хотелось бы стать камердинером, так ведь? Ездить повсюду с мистером Келлардом: званые вечера, балы и все такое…
Судя по голосу, Роз была увлечена этой мыслью.
Слушая, Эстер живо представила себе, как вспыхнули при этом глаза девушки, а пухлые губы чуть приоткрылись от восторга и предвкушения. Еще бы — новые знакомства, музыка, снедь, вино, смех и сплетни.
— Да, это было бы неплохо, — согласился Персиваль, и голос его впервые потеплел. — Хотя я и так бываю в интересных местах. — Теперь в голосе его звучало хвастовство, и Эстер ясно это слышала.
Услышала это и Роз.
— Но в сами дома тебя ведь не пускают, — заметила она. — Тебе приходится ждать в конюшне у экипажа.
— Ну нет! — резко сказал лакей, и Эстер представила, как сверкнули его глаза и чуть скривился рот. Она несколько раз видела это выражение у Персиваля, когда тот прохаживался на кухне среди служанок. — Я часто бываю и внутри.
— На кухне, — уточнила Роз. — А если бы ты был камердинер, то поднимался бы и на господскую половину. Камердинер выше, чем лакей.
Вопросы иерархии, видимо, волновали обоих весьма сильно.
— Дворецкий еще выше, — заметил Персиваль.
— Но живется ему куда скучнее. Взгляни на бедняжку старенького мистера Филлипса. — Она хихикнула. — Он уже, наверное, лет двадцать не развлекался и забыл даже, как это делается.
