Персиваля. Однако когда Октавия пришла пожелать матери доброй ночи, он был порван. Значит, она порвала его в течение дня, но заметила это одна леди Беатрис. Октавия не могла встретить смерть в этом пеньюаре, поскольку он находился в комнате ее матери. Спустя некоторое время после смерти Октавии кто-то добрался до пеньюара, взял на кухне нож, измазал его кровью, замотал в пеньюар и подбросил Персивалю. Но кто?
Когда леди Беатрис починила кружево? Той самой ночью? Конечно. Стоило ли заниматься этим, если Октавии уже не было в живых?
Куда же делся пеньюар потом? Наверняка он оставался у леди Беатрис в корзинке для рукоделия. Кому он теперь был нужен! Или его все-таки вернули в комнату Октавии? Да, скорее всего, иначе бы тот, кто его потом забрал, усомнился: а точно ли Октавия встретила свою смерть именно в этом пеньюаре?
Эстер дошла до конца лестницы и остановилась на площадке. Дождь кончился, резкий бледный свет зимнего солнца лился из окон на узоры ковра. По пути ей никто не встретился. Служанки были заняты своими делами, камеристки проветривали и чистили платье, экономка была у себя, горничные меняли простыни и переворачивали матрасы. Дина и лакеи находились неподалеку от парадной двери. Домочадцы тоже были при деле: Ромола в классной комнате с детьми, Араминта писала письма в будуаре, мужчины отсутствовали, леди Беатрис по-прежнему сидела в своей спальне.
Леди Беатрис была единственной, кто знал о порванном кружеве, а стало быть, единственной, кто мог бы прояснить это дело… Не то чтобы Эстер совсем ее не подозревала. Нет, леди Мюидор вместе с сэром Бэзилом вполне могли скрыть самоубийство дочери. Но ведь она была уверена, что Октавию именно убили, и боялась узнать, кто убийца! И больше всех подозревала Майлза. Эстер предположила на миг, что леди Беатрис — великая актриса, но сразу же отбросила эту мысль. Ради чего ей было все это разыгрывать? Ведь она же не догадывалась, что Эстер запоминает чуть ли не каждое ее слово.
Кто еще знал, что Октавия надела перед смертью именно этот пеньюар? В гостиной она была в вечернем платье, как и все дамы. Кто видел ее после того, как она переоделась и готовилась ко сну?
Только Араминта… и мать.
Гордая, холодная, неприступная Араминта. Значит, это она скрыла самоубийство сестры, а когда понадобилось кого-то обвинить, не колеблясь подставила Персиваля.
Но она не могла проделать все это одна. Араминта — женщина хрупкая, слабая. Ей не под силу подняться с телом Октавии по лестнице. Кто помогал ей? Майлз? Киприан? Или сэр Бэзил?
И как это все доказать?
Единственным доказательством могли быть слова Беатрис о порванном кружеве. Но захочет ли она присягнуть, когда узнает, что все это значит?
Эстер нужен был в этом доме хоть один союзник. Она знала, что снаружи караулит Монк; она видела его темную фигуру каждый раз, когда проходила мимо окон. Но сейчас он ей помочь не в силах.
Оставался Септимус — единственный человек, в чьей непричастности она была уверена, и достаточно храбрый, чтобы вступить в бой. А храбрость здесь необходима. Персиваль мертв, дело закрыто. Гораздо удобнее оставить все как есть.
Эстер приняла решение и, вместо того чтобы зайти в спальню леди Беатрис, двинулась дальше по коридору — к дверям Септимуса.
Он сидел на постели и читал, держа книгу на вытянутой руке, поскольку страдал дальнозоркостью.
Отношения у них сложились самые приятельские, оба уже неплохо узнали друг друга, поэтому, увидев Эстер, он сразу понял: что-то неладно.
— Что случилось? — встревоженно спросил он и захлопнул книгу, даже не заложив страницы.
Долгих предисловий здесь не требовалось. Эстер закрыла за собой дверь и, подойдя к постели, присела на краешек.
— Я сделала одно открытие, касающееся смерти Октавии… Вернее, сразу два.
— И оба печальные, — серьезно сказал он. — Я вижу, вы сильно расстроены. Что же это за открытия?
Эстер глубоко вздохнула. А если она все-таки ошибается и Септимус во всем этом замешан… Если его преданность семейству сильнее, чем ей казалось раньше… Или у него просто не хватит смелости… Но назад дороги не было.
— Она скончалась не в спальне. Я нашла то место, где она умерла. — Эстер впилась глазами в его лицо. Оно выражало только интерес. Чувства вины на нем не было. — В кабинете сэра Бэзила, — закончила Эстер.
Септимус растерялся.
— В кабинете Бэзила? Но, моя дорогая, тогда все вообще теряет смысл! Как могло Персивалю взбрести в голову подстерегать ее именно там? Да и что ей самой понадобилось в кабинете среди ночи? — Затем лицо его стало медленно проясняться. — О… Вы полагаете, она что-то все-таки выяснила в тот день? И вы знаете, что именно? Что-нибудь связанное с Бэзилом?
И Эстер рассказала ему все, что узнала в военном министерстве, добавив, что Октавия была там в день своей смерти и расспрашивала о том же самом.
— Боже правый! — тихо произнес Септимус. — Бедное дитя… — Несколько секунд он смотрел на покрывало, потом поднял глаза. Черты лица его заострились, взгляд стал жестким. — Вы хотите сказать, что это Бэзил убил ее?
— Нет. Я думаю, она сама себя убила — ножом для разрезания бумаги.
— Тогда каким образом она оказалась в спальне?
— Кто-то нашел ее, вытер нож, вставил обратно в гнездо, затем перенес тело наверх, сломал плющ под окном, забрал пару драгоценностей и серебряную вазу — и оставил все так до прихода Энни.
— То есть чтобы ни у кого не возникло мысли о самоубийстве… Чтобы избежать скандала… — Септимус судорожно вздохнул, и в его округлившихся глазах застыл ужас. — Боже мой! Ведь из-за этого повесили Персиваля!
— Я знаю.
— Но это чудовищно! Это убийство!
— Без сомнения.
— О Господи, — он снова понизил голос. — В какую историю мы впутались! Вы знаете, кто это был?
Эстер рассказала ему про пеньюар.
— Араминта, — очень тихо сказал он. — Но не одна. Кто помогал ей? Кто нес Октавию вверх по лестнице?
— Должно быть, мужчина, но я не знаю, кто именно.
— И что вы намерены делать?
— Единственный человек, кто может подтвердить хотя бы часть моей версии, — это леди Мюидор. Мне кажется, она и сама этого хочет. Она догадывается, что Персиваль — не убийца, и больше всего боится неопределенности, ее мучают страхи.
— Вам так кажется? — Септимус задумался, сжимая и разжимая лежащие поверх одеяла кулаки. — Возможно, вы и правы. Так это или нет, но оставить все как есть мы не можем. Надо действовать.
— Тогда давайте пойдем к леди Мюидор и напрямик спросим ее, согласится ли она присягнуть, что пеньюар был порван и находился в ту ночь у нее в комнате.
— Да. — Септимус поднялся на ноги, и Эстер вынуждена была поддержать его обеими руками. — Да, — повторил он. — Самое меньшее, что я могу сделать, это присутствовать при разговоре… Бедная Беатрис!
Он все еще не до конца понимал, что им предстоит.
— Но вы сможете подтвердить под присягой ее ответы, если этого потребует судья? Сможете ли вы поддержать леди Мюидор, когда она поймет, чем это все грозит?
Он выпрямился во весь рост, расправил плечи, чуть выпятил грудь.
— Да, смогу.
Леди Беатрис вздрогнула, когда вслед за Эстер в ее комнату вошел Септимус. Она сидела за
