кондиционер. — Вот так удаляются продукты сгорания и дым. Врубаем генератор! — При третьем щелчке послышался какой-то вой. — Напряжение зажигания — триста десять вольт переменного тока, так что батарейками здесь не воспользуешься.
Приятели переглянулись. Иммельман хлебнул пива, глубокомысленно рыгнул и сообщил:
— Надо было на двух машинах ехать. До Ван-Ньюса две сотни миль как-никак.
Но Китайчик Гордон пропустил эту реплику мимо ушей. Надев наушники, он зажал в руке пульт, болтавшийся на конце телефонного шнура. Затем опять переставил фургон, чтобы кабина брошенного пикапа хорошо была видна в переднем зеркальце, далее переключатель скоростей был поставлен на нейтраль, и Китайчик с нежностью надавил на основную кнопку пульта.
Жуткий грохот длился целую секунду. В своих наушниках Гордон слышал только рев ОООУООУ. На мгновение показалось, что и фургон взорвался, но это была просто отдача автоматической пушки, толкнувшая машину вперед раньше, чем он ударил ногой по тормозу. Еще до того как его голова резко дернулась назад, он увидел, что попал точно в цель. Пикап, находившийся в центре зеркальца, вдруг скрылся в языках огня и клубах пыли. Казалось, что прямо под ним взорвалась бомба.
Гордон поставил фургон на ручной тормоз и гордо воззрился на своих приятелей. Ошеломленный Иммельман сжался в комок, закрывая ладонями уши, а Кеплер уже мчался к пикапу, на месте которого зияла обугленная яма с кусками искореженного металла по краям.
— Я знал, что получится! — сообщил Китайчик Гордон, подходя к Иммельману.
Тот зашевелил губами, но Гордон не слышал ни звука. Он сообразил, в чем дело, и, срывая наушники, завопил:
— Ну?!
— Как слон пердит, — пояснил Иммельман.
— Чего?
— Ну как будто слон пердит, — восхищенно тряся головой, разъяснял Иммельман, — не пук-пук-пук, а ПУУУУУУУУУК!
К ним, улюлюкая, мчался Кеплер.
— Китайчик, ты — гений! Что это так долбануло?
— Пятьдесят разрывных патронов. Такое мог бы сделать аммонал, но у нас его нет.
Иммельман встал, отшвыривая пивную банку.
— Страшная штука. Ты, как я погляжу, не джентльмен удачи, а трахнутый ботаник. Не обмыть ли нам в Палм-Спрингс твоего будущего Нобеля?
— Отлично, — загордился Гордон, — заодно заглянем в парочку банков.
Глава 4
Офисом президента фонда Сейелла служило помещение пятидесяти футов в длину и сорока — в ширину. Сводчатый потолок высотой в восемнадцать футов отражался в отполированной поверхности огромной антикварной столешницы, которая поначалу показалась Портерфилду окровавленным бильярдным столом.
Офис полностью реконструировали, чтобы он выглядел точь-в-точь как при Теофилусе Сейелле — «Зовите меня просто Тед», — когда он сел за этот стол, чтобы одним росчерком пера уволить три сотни служащих в первый день нового, 1932 года. Абсолютно все: мебель, старинные персидские ковры, выстроившиеся по стеллажам книги в кожаных переплетах — перевезли из старого здания в Нью-Йорке, снесенного в 1946-м. Здесь, в Вашингтоне, была полностью воспроизведена обстановка, хранившая печать незаурядной личности Теофилуса Сейелла, влиятельного магната, который ближе к концу перестал видеть смысл жизни в одних лишь банковских счетах.
В 1904 году он основал частную компанию «Новые продукты творчества». Поначалу Сейелл в одиночку выпиливал фигурки из дерева по вечерам, отработав день кассиром в банке. Через год сумел нанять в помощь нескольких рабочих, затем переключился только на продажу, увеличивая число нанятых. Компания НПТ процветала, удачно размещались прибыли, и к 20-м годам многие служащие уже не помнили, с чего начинал основатель, а некоторые ни разу не видели его, хотя по традиции называли Наш Просто Тед. Во времена первой мировой войны компания перешла на изготовление деталей для винтовок, а после отмены сухого закона поставляла оборудование для перегонки спирта. После второй мировой компания еще теснее законтачила с армией, проводя различные исследования для военных, и ко времени смерти Сейелла ее деятельность уже полностью соответствовала преобразованию, намеченному еще при жизни основателя. В совет директоров вошли опекуны и душеприказчики, активы сделались цифрами в приходно-расходных книгах благотворительного научного фонда, в который Сейелл завещал преобразовать свое предприятие. Не нашлось ни акционеров, ни родственников, чтобы выдвигать возражения и претензии: аббревиатура компании НПТ теперь всеми расшифровывалась Наш Просто Тед.
Бенджамин Портерфилд изучал недельный финансовый отчет, ощущая смутную неловкость из-за того, что сидит в тронном зале Самого. Конечно, дутые чины и должности, изобретенные в компании, приводили его и в менее уютные местечки, но здешнее пустующее пространство просто давило на психику. Он заметил за собой, что каждые пять секунд отвлекается на дальнюю дубовую дверь, опасаясь, что ненароком не заметит вошедшего. Да, новая должность неспроста кажется ему подозрительной — уж больно легки обязанности, которые ему навязали как крайне сложные и ответственные. Он был самой подходящей фигурой, чтобы возглавить основные исследования без излишней огласки. Портерфилд считался экспертом по движению денег компании. Когда выяснилось, что государственные гранты большинства проектов по Латинской Америке будут прекращены, ему следовало взять новую ситуацию в свои руки. Компания годами подготавливала фонд Сейелла, размещая голоса в совете директоров и манипулируя портфелями в ожидании дня, когда он сможет приносить компании доход.
Настал день, когда Портерфилд вступил в должность. Некоторое смятение вызывал факт, что уж слишком значительно, слишком образцово состоялось новое назначение. Большинство его сверстников давно уже руководили базами или занимали региональные посты где-то в Лэнгли, но Портерфилда это не волновало. Он был человеком действий и принимал участие во всех крупных операциях — от специальных в 50-х до внутренних в 70-х. Три его последних назначения состоялись до абсурда похоже — краткая встреча с каким-то простофилей-очкариком, который сходит с пассажирского самолета с полупустым чемоданчиком в руках, отдает приказ от имени директора, разворачивается и идет на следующий рейс. Так Портерфилд получил посты президента небольших авиалиний в Майами, вице-президента канадского филиала пищевой корпорации и вот теперь — президента фонда.
Его вечно вынуждают к каким-то переменам, тянут все ближе и ближе к Лэнгли, используя его седины и внушительную внешность. Ясно, что ему хотят создать самое надежное прикрытие, чтобы затем втянуть в серьезнейшие операции, неосуществимые без логической и технической поддержки Лэнгли.
В былые дни все проходило по-другому. Так, в 1953 году он вдруг получил небольшой плоский чемоданчик с валютой, авиабилет и список телефонных номеров для заучивания наизусть, а уже через год находился в джунглях Гватемалы со своим маленьким отрядом наемников. Другое время, другой мир…
Телефон не зазвонил — вместо этого мигнула лампочка. Портерфилд снял трубку.
— Мистер Барлетт из «Крэбтри энд Бэкон» просит об аудиенции, — прощебетала миссис Гуде.
— Передайте, что я перезвоню.
Этот момент тоже вызывал беспокойство. Пока связь между фондом и Лэнгли осуществлялась лишь по специальному надежному каналу, приходилось соблюдать ритуал. Через пятнадцать минут ему придется перезвонить из телефонной кабины по соседству.
— Это очень важно, и он должен быстро уйти от вас, чтобы успеть на послеобеденный рейс, — пропела миссис Гуде.
— Ладно, — буркнул Портерфилд и нажал кнопку. — Портерфилд слушает.
— Порядок. Прием, — произнес голос.
— Хорошо. Так что?
