потому что встретил их уже четырнадцать за этот день, калек, старцев, женщин с грудными младенцами; словно сговорившись против него, все они расселись на его пути и просили о подаянии. Он уже роздал все свои медные деньги, в кармане оставалась только новенькая серебряная монета в восемь су, и ее было жаль ему.
Дождь шел с самого утра, небо было в тучах, ветер срывал последнюю блеклую листву с кленов и акаций, росших за садовыми огородами на противоположном берегу Сены. Танкред Тюрлюпэн озяб. Одежда на нем промокла, и ему хотелось поскорее очутиться в своей парикмахерской, чтобы согреться перед очагом. Он шагал быстро, но не успел ступить на мост, как опять уже заметил нищего, с деревянной ногой и рыжей, всклоченной бородой. Нищий сидел, прислонившись к перилам сходен, у самых ступеней, по которым нужно было подняться на мост, и вытянул ноги вперед, - мимо него нельзя было не пройти, настил был слишком узок, обойти его не было никакой возможности.
Тюрлюпэн остановился. В нем поднялась волна гневных, ожесточенных мыслей:
'Вот уже опять торчит один, пятнадцатый за этот проклятый день! Они все стакнулись против меня, они ни успокоятся, пока не вытащат у меня последнего су из кармана. Этого рыжего я знаю. На улице Капитула, перед сапожными мастерскими, он тоже попрошайничает. А ведь он совсем не стар и здоров - как ему не стыдно! Колол бы дрова, для этого нужны только руки. Но нет, ему приятней сидеть здесь и обирать честных людей; монета в восемь су пришлась бы ему по вкусу. За два года он столько накопит денег, что сможет содержать лакеев и карету. А я вот трудись весь день. Справедливо, нечего сказать!'
Тюрлюпэн нерешительно и беспомощно провожал взглядом баржу, медленно плывшую мимо мельницы по течению Сены, с грузом пустых бочек из-под вина. Пойти назад? Нет, это не годится. На соседнем мосту, наверное, подстерегает его другой нищий. Тюрлюпэн двинулся вперед. Монету в восемь су он достал из кармана и держал наготове.
Однако, приблизившись, он заметил, что у нищего закрыты глаза; он, по-видимому, спал, но и во сне просил милостыни, держа шапку в протянутой руке. И Тюрлюпэн решил сыграть с нищим штуку, остаться при своих деньгах, незаметно прокравшись мимо него. Эта затея ему понравилась. Бесшумно, как крыса, проскользнул он мимо калеки, потом пустился бежать. Бежал так, что запыхался, и только на другом берегу остановился и робко оглянулся.
Нищий уже не спал. Он поднялся, стоял посреди моста, опершись на костыль, и смотрел вслед беглецу.
- Ступай в ад, негодяй, и найди там дурака, который даст тебе восемь су! - прошипел в испуге ошеломленный Тюрлюпэн и в ярости пошел дальше. Это не нищий. Это пройдоха, бездельник, шут, он не заслуживает милостыни. Притворяется спящим! Обманывает людей! Виданное ли это дело!
Раздосадованный и недовольный самим собою, он покачал головой, движением руки отогнал неприятную мысль и решил как можно скорее забыть все это происшествие. Но чем больше он удалялся от моста, тем тяжелее у него становилось на душе. Да, восемь су у него сохранились, но зато он навсегда лишился поддержки Бога, в которой нуждался. Бог прогневался на него, Бог отвратил от него свой лик, и хуже всего было то, что те многие сотни су, которые он раньше роздал, оказывались истраченными попусту, выброшенными в окно. Его поступок показался ему теперь большою и непростительною оплошностью. И уже дойдя до улицы Двенадцати Апостолов, он решил пойти обратно на мост и помириться с Богом.
Но, по-видимому, все злые силы заключили между собою союз, чтобы не допустить до примирения с Богом раскаявшегося грешника. Улицы, по которым лежал его путь, вдруг наполнились суетливой толпою. Так как это было в полдень и дождь утих, то писцы сотнями высыпали из своих контор, знатные особы мчались по улицам со своим эскортом, студенты, взявшись под руки, преграждали Тюрлюпэну путь, носилки и кареты, навьюченные мулы и подводы с овощами оттесняли его к стене и заставляли ждать. Чуть ли не час ушел у него на то, чтобы опять добраться до набережной Сены.
Но и тут оказалось, что дьявол отлично умеет пользоваться для своих целей даже святыми обрядами. Ибо вдоль берега тянулся большой крестный ход, и во главе его шел под балдахином, в полном облачении, коадьютор архиепископа, окруженный клиром. Тюрлюпэну опять пришлось остановиться и терпеливо ждать. Наконец дорога очистилась. Тюрлюпэн достал монету в восемь су из кармана, но, к удивлению своему, уже не увидел на мосту нищего.
Там, где раньше сидел рыжебородый калека, стоял теперь городской стражник и, нагнувшись над перилами, смотрел на кусты и песчаные дорожки острова. Неподалеку от него стоял в небрежной позе дворянин с раздраженным выражением лица, рядом со своим конем, и ливрейный лакей, опустившись перед ним на колени, счищал уличную грязь с его ботфорт.
Тюрлюпэн подошел к стражнику и спросил его, куда девался нищий. Стражник обернулся и поглядел сначала на Тюрлюпэна, а потом на его кочан капусты. Молча кивнул он затем головою в сторону реки. Там, внизу, на ступенях сходен, соединявших остров с мостом, лежал нищий. Старая женщина положила его голову к себе на колени, его изодранная одежда была забрызгана кровью, его лицо прикрыли платком. Конь дворянина, стоявшего на мосту, столкнул его вниз и ударом копыта поразил насмерть.
Вначале Тюрлюпэн был как будто удовлетворен такой развязкою. Он сделал то, что от него зависело, чтобы умилостивить Бога, намерения у него были самые лучшие, и восемь су он имел теперь право оставить себе. Но вдруг у него возникла мысль, внушившая ему смутное чувство страха. Ведь теперь, быть может, как раз в этот миг, нищий с рыжей бородой стоял на своей деревяшке перед Божьим престолом. И не на убийцу своего приносил он жалобу, весь его гнев направлен был против Танкреда Тюрлюпэна. - 'А сегодня, не больше часа тому назад, - слышались его слова Тюрлюпэну, - мимо меня прошел человек и не дал мне милостыни, ни гроша не дал, хуже того, - глумился надо мною'. - 'Опиши Мне его, - воскликнул Бог-Отец, и чело Его омрачилось,опиши Мне его, чтобы Я мог его узнать'. - 'Он был в башмаках с заплатами и синем плаще', - продолжал нищий. - 'Дальше, - воскликнул Бог-Отец, - синие плащи и башмаки с заплатами носят многие парижане'.- 'В руке у него был кочан капусты, какой можно купить на овощном рынке за два су'. - 'Дальше, гремел Бог-Отец со своего престола, - других ты не знаешь примет?'. - 'У него густые брови, - сказал нищий, - а затем он хоть и молод, но у него седая прядь волос зачесана на лоб'.-'Седая прядь? - воскликнул Бог-Отец. В таком случае это Танкред Тюрлюпэн. Ладно. Можешь теперь идти. Танкред Тюрлюпэн! Прекрасно! Это Мы запомним! Стало быть, он не дает милостыни нищим!'
Тюрлюпэн встрепенулся. Растерянно поглядел по сторонам. И словно мог этим освободиться от мучительных мыслей, которые преследовали его, отвел ото лба свой белый локон.
В этот же миг дворянин вскочил в седло. Но прежде чем пустить коня, он еще раз подозвал к себе лакея,
- Рено! - сказал он. - Я забыл спросить твоего господина, в котором часу состоится отпевание.
- Ваша светлость, - ответил лакей, - завтра, в два часа дня, в монастырской церкви Тринитариев.
Танкред Тюрлюпэн услышал эти слова, и они показались ему повелением свыше. В два часа, в монастырской церкви Тринитариев. Правда, в это время в парикмахерской появляются первые посетители. Но пусть подождут. Тюрлюпэн решил принять участие в похоронах нищего и поставить за него свечу.
Глава IV
В сером тафтяном камзоле, который он надевал обычно только в праздничные дни, и с двухфунтовой свечою красного воска под мышкой Тюрлюпэн пустился в путь на следующий день.
День был сырой и холодный, стояла пасмурная осенняя погода, грозные, темные тучи обложили небосвод. Тюрлюпэн торопился, потому что хотел прийти в церковь, пока дождь не испортил его нового камзола.
Но когда он собирался свернуть на улицу Решетников, которая ведет с площади Троицы, мимо больших хлебных весов, к монастырю Тринитариев, он увидел, что дорога запружена множеством карет, кабриолетов и верховых лошадей, которые все, по-видимому, ждали здесь чего-то, и между экипажами стояли, болтая, небольшими группами, по три и по четыре, кучера, конюхи и лакеи.
- Проклятье, - пробормотал Тюрлюпэн. - Здесь какая-то знатная свадьба и крестины, я не смогу пробраться вперед. А может быть, все эти кареты стоят здесь потому, что сегодня в Бургонском дворце
