было пустынно - ни суденышка, ни людей на берегу. Вокруг царила тишина, и только медленные волны с плеском накатывались на берег. Но вдруг он увидел вдали трех человек, один из которых приближался к нему с севера, другой - с юга, а третий, казалось, прибыл по морю, ибо он шел с востока. И когда они подошли к нему поближе, он разглядел, что на них были золотые короны и позолоченные башмаки, а плеч свивали пурпурные плащи. И они бросились на колени перед его ребенком и протянули ему три подарка - но не золото, не ладан и не мирру держали они в руках. У первого была расплавленная смола, у второго сера, а у третьего - черный уголь...
Сапожник проснулся, исполненный ужаса перед видением, которое он не мог истолковать. Он медленно выпрямился. Лунный свет вливался в комнату и падал на икону Иоанна Крестителя, который, казалось, смотрел на сапожника вопросительно, словно только что спустился с неба, чтобы побеседовать с ним.
Какую-то минуту сапожник неподвижно сидел на постели, но потом слабость одолела его, он опустился на подушку и уснул опять.
Теперь он был уже не на берегу моря, а сидел на своем креслице в мастерской, и перед ним на рабочем столике лежали кожа, дратва и шило. Тут он увидел - увидел сквозь стену дома! - как к нему со всех четырех сторон света приближались бесчисленные человеческие фигуры, темные как смоль. Нет, это были не люди - они выглядели как купеческие товары из складов в гавани. Огромная масса мешков с зерном, рисом и просом, волна бочек, ящиков и сундуков накатывалась на него, и все это теснилось и прыгало, сталкивалось и сшибало друг друга. Ожившие предметы окружили его дом, они бились в окна, втискивались в двери, они грохотали по крыше, толкались о стены, хотели войти внутрь, и тут сверху, из облаков, прогремел голос:
- Это грехи всего мира, они пришли поклониться тому, кто родился сегодня!
Сапожник очнулся от сна. Он весь дрожал, пот выступил у него на лбу. Он бросил взгляд на жену - ведь и она должна была услышать этот голос; но она безмятежно спала...
Лунный свет все еще падал на лик Иоанна Крестителя, и сапожник ясно различал предостерегающе поднятую руку святого. Еще секунду образ был залит светом и мерцанием, а потом исчез во тьме: луна скрылась за тучей.
* * *
Весь следующий день сапожник был молчалив и погружен в себя. Ранним утром он сварил еду для себя и жены и заперся в мастерской. Жена слышала только, как он прибивает подметки, словно в будничный день. Один раз он вошел в комнату и с минуту молча глядел на ребенка, спавшего в корзине.
Лишь далеко за полдень, когда уже начало темнеть, он, казалось, вспомнил, что был праздничный день. Он достал из сундука голубой кафтан, в котором обычно выходил на улицу по воскресеньям, тщательно почистил его щеткой и подошел к постели жены.
- Пойду приглашу крестных для ребенка, - сказал он. - Через час вернусь. Ты пока лежи - я скажу соседке, чтобы она заходила проведать тебя. Не вздумай вставать! Мулов я уже покормил.
- А тебе и не надо долго искать крестных, - возразила жена. - Ступай сразу к торговцу птицей Скальца, что живет на улице Монферрато, прямо против большого бассейна. Он мне уже давно обещал принять ребенка из купели. Это дело решенное. У нас будет хороший подарок деньгами, а может быть, и пара каплунов, потому что человек он богатый. Но ты должен говорить с ним громко, а то он туг на ухо. Да берегись собаки - она у Скальца огромная, бурая, злющая и кусается! Не заходи во двор, пока ее не привяжут на цепь.
Сапожник надел свой плащ, шапку и вышел из дома.
Он знавал в городе одного весьма ученого человека, доктора наук, который много лет учился в разных университетах. Он был медиком, и со всех сторон к его дому приезжали люди в богатых колясках, чтобы получить у него совет. К этому-то знаменитому человеку и направился сапожник, и, поскольку на нем был роскошный голубой кафтан, смело вошел в дом.
Одетый в бархатный камзол врач сидел за столом, на котором, между двумя горящими свечами, были разложены книги, рукописи и парик; на лысом черепе эскулапа была шапочка из алого бархата; в руках он держал фляжку, которую постоянно встряхивал и рассматривал на свет. Когда сапожник вошел и поклонился, врач лишь бегло взглянул на него. Потом сделал знак подойти поближе.
- Что с вами? - спросил он. - Где болит?
- Ваша милость! - сапожник смешался и замолчал, пытаясь сообразить, как лучше повести разговор.
Теперь доктор поглядел на него более внимательно. Ему не составило труда заметить, что перед ним стоял крупный, сильный и ладный мужчина с полным красноватым лицом и отменным здоровьем. Тогда он спросил:
- Кто у тебя занемог? И почему ты не привел больного с собой? Или он слег в постель?
- Моя жена, - отвечал сапожник, - лежит в постели после родов. Но при ней соседка, жена торговца пряностями, и я думаю, что назавтра жена уже встанет и сможет работать по дому.
- Так в чем же дело? - перебил его врач и опять взялся за склянку.
- Ваша милость, сегодня ночью, уже под утро, мне было видение. И я прошу Вашу милость растолковать мне его. За этим я и пришел, - решившись, выпалил одним духом сапожник.
- Что же было с тобой ночью?
- Я же говорю, сон, - повторил сапожник. - И Ваша милость должны мне его разъяснить.
Врач поставил склянку на стол:
- Ну знаешь, дружок! - усмехнулся он. - Ты постучался не в ту дверь. Разгадывать сны я не учился...
Сапожник был уверен, что ученый муж говорит неправду. Ведь его комната была полна таинственных предметов. Повсюду стояли сосуды странных форм, в каждом углу высился человеческий скелет с угрожающе поднятой рукой, а на столе зеленоватым светом переливался камень мудрецов. Печатные книги лежали огромными стопками, а уж кто их все прочитал, тот наверняка должен уметь толковать сны.
- Ваша милость, вы, верно, думаете, что у меня в кармане ни сольдо, отозвался сапожник. - Может быть, я так и выгляжу, но я могу заплатить, сколько бы это ни стоило. Ведь этот сон мне, должно быть, послал сам святой Иоанн.
- Да послушай же! - воскликнул доктор. - Я врач, пойми это, а не какой-нибудь гадатель! Вот свались с лестницы, переломай себе все кости, и ты увидишь, как я их тебе сложу и сращу обратно. Этому я научился, это я умею. Оставь меня в покое со своими сновидениями! И на этом - pax et benedictio[4], и иди своей дорогой!
- Чума на тебя! Пусть Бог погубит твое тело и душу! - проворчал сапожник, которого изрядно разозлило предложение сломать себе все кости. Потом он повернулся и вышел вон из комнаты.
* * *
За городом, в часе езды от ворот святого Панкратия, обитал один пожилой крестьянин, который за вознаграждение в размере увенчанного лаврами малого талера или трех скудо готовил лекарства больной скотине, а также был изрядно начитан в Священном писании. Его-то сапожник и разыскал вскоре после своего визита к ученому медику и сообщил о сновидении, ниспосланном святым Иоанном Крестителем.
- Нет, святой Иоанн Креститель снов не посылает! - возразил сведущий в Библии старик. - У него на небесах другая должность. Он помогает страдающим от жажды и пьянства. Воспитание детей тоже по его части. Если уж тебе и вправду послал сон святой Иоанн, так это не он, а святой апостол Иоанн Богослов. Нельзя верить всему, что говорят люди, - они путают даже святых!
Он говорил в нос. Это у него осталось после оспы.
- Да будь это хоть тот, хоть другой Иоанн! - сказал на это сапожник. Какая разница, какой именно святой это был. Говорю тебе, его икона висит в моей комнате, и я вижу ее каждый раз, как ложусь спать.
И он начал рассказывать о своих снах искушенному в христианском учении старику - о трех королях и их подарках, о бесконечной массе безголовых фигур, которые пришли к его дому, и о голосе, гремевшем с неба.
Старик встал и сиял с огня котелок, где только что вскипел и готовился убежать молочный суп.
