был праведным, – легко замечает опытный глаз и обновленную обшивку, и отметины картечи на мачтах и реях, и следы абордажных крючьев на бортах, – а ко всему вооруженный не как купец, а как пристало бы воину. И порожний корабль – легок на плаву. Не купец, не крестьянин – рыцарь у «немецких ворот». Но говорит, что купец, и прикрывается именем всесильного Строганова, и твердит про какого-то Кемлянина. Из России! Вокруг Норвегии, с боем… О, мой Бог!… И англичане, что у пего на борту, подтверждают – купец. Да еще свидетельствуют: в Копенгагене столько мехов сбыл оптом! на целое состояние!… А этим англичанам можно верить, их знают многие любекцы, и им не нужно profiteri se[18]… Что ж! Раскроем ворота. Любек премного почитает тех, в чьих руках состояние. Судно под российским флагом в русле Траве – необычное явление. И если россиянин-купец выглядит так, значит – он выглядит так. Мир переменчив; во всякий божий день нужно думать и подлаживаться. В прежние времена купец был полувоином, теперь он воин: кошель его припрятан под щитом, весы подвешены к локтю той руки, в которой меч, а договор – на острие меча. Восточное море в старые добрые времена было дорогой Ганзы, дорогой прямой и широкой, залитой солнечным светом; теперь Восточное море все чаще становится сумеречной дорогой смерти. И англичане, подобранные «Юстусом», свидетельствуют о том.
Британские купцы и матросы намеревались подать жалобу в городской совет Любека и уже составили, – правда, не без помощи датчанина Морталиса – немецкий текст, в котором говорилось, что одно из судов славного имперского города, верного многовековым традициям чести, честности и обязательности, занимается гнуснейшим ремеслом – морским разбоем, чем порочит репутацию всех немецких купцов и судовладельцев и чернит чистое имя главного города Ганзы. Далее указывалось, что судно это – «Сабина». И подробным образом описывался весь ход грабежа от первого пушечного залпа до заключительных взрывов, после чего в прилагаемом длинном списке перечислялись утраченные компанией товары и иные ценности, а также указывалась стоимость товаров и самих кораблей. В заключение англичане предъявляли к магистрату требования о незамедлительной выплате деньгами или равноценными товарами общей суммы понесенных компанией потерь. Но чтоб пустить в ход свою жалобу, купцам оставалось лишь удостовериться, находится ли в любекской гавани то каперское судно, что доставило им столько бед, – купцы хотели тут же, по горячим следам, пока в трюме «Сабины» еще могли оставаться улики, возбудить дознание.
Вместе с англичанами сошли на берег Иван Месяц, Проспер Морталис, Андрее и Тойво Линнеус. А так как шли они не на сватовство и не на званый пир и могли предположить разные осложнения, то не забыли прихватить с собой оружие; даже ученый датчанин Морталис испросил себе у россиян gladius[19], чего никак от него не ожидали, и, взвесив сей меч, узкий и длинный, на ладони, сказал, что легчайшее перо писца труднее удержать в руке, нежели тяжкое оружие воина. Все, кто владел грамотой, согласились с ним.
В таких крупных портах, как Любек, всегда полно людей – даже если эти порты уже пережили время расцвета. Ведь от бесчисленного множества половина – тоже множество. Купцы-мейстерменнеры, их ученики-юнге, их прислуга, именуемая – кнехт или кнабе, матросы, грузчики, гости из других городов и стран, любопытствующие бюргеры, таможенники, праздно шатающийся плебс, дети, нищие… – кого только не встретишь в этой толчее! А британцы встретили британцев, и изъявления их радости были шумные; многие знали друг друга по именам, многие были связаны общим делом, и если на родине кто-то из них являлся кому-то соперником, то здесь, в чужом порту, они становились друзьями. Поэтому потерпевшие недолго медлили. Рассказав встреченным землякам о своих несчастьях, просили у них помощи. Купцы – народ предприимчивый, дело горит у них в руках. Посчитались тут же на пристани. И вышло у них – двадцать четыре клинка, не считая Месяца, Морталиса, Андреса и Линнеуса. А это уже была сила! Про Джона Баттера сговорились оповестить всю торгующую Англию, чтобы никто из уважающих свое ремесло купцов не имел с ним дела; а любекского капера решили отыскать в тот же день. Задумались, с какой стороны начать поиск «Сабины», а один шкипер из вновь встреченных, по имени Смит, сказал, что ему уже доводилось два-три раза видеть судно под этим названием и слышать кое-что о его темных делишках, но, сказал Смит, он очень сомневается, чтоб эта скорлупа могла расправиться сразу с троими купцами… Как бы то ни было, а на известную Смиту «Сабину» решили взглянуть. Искали не долго, поскольку шкипер приблизительно помнил, где видел корабль. Пришли купцы на место и, согласившись со Смитом, развели руками: на той ветхой посудине, что предстала их взорам, не то что разбоем заниматься,
– Владеющий наукой узлов ужели не освоит искусство заплаты?
Морталису понравилось, что человек с судна так ловко вывернул его слова. Это, как видно, был бойкий на язык человек, из тех, кого не трудно разговорить. И, удовлетворившись первой пробой, ученый датчанин подступился с другой стороны:
– Сдается мне, что это совсем не та «Сабина», какую я ищу.
Матрос кинул на Морталиса быстрый взгляд:
– А что тебе до «Сабины», иноземец?
– Имею бумагу от одного человека с одним предложением.
– Служебное письмо?
– Вроде того.
– Что же это за человек? – полюбопытствовал матрос.
Тогда датчанин снова вывел на нужную ему тему:
– Была бы та «Сабина» – всплыло бы и то имя… Матрос с сомнением покрутил головой:
– В Любеке нет больше судов под таким названием. И твоя бумага, наверное, к нам, – тут он на секунду задумался. – Но что тебе не нравится в «Сабине»? Чем не корабль?
Морталис придирчиво оглядел судно:
– Очень уж почтенный возраст у этой «Сабины», и владелец ее, должно быть, совсем не богат, иначе те, кто ему служит, не постигали бы премудростей трудного искусства заплаты. Моя же бумага к богатому человеку.
– Ты прав, иноземец!… – вздохнул матрос. – Судно не новое. Однако оно достаточно крепкое, и на нем без боязни можно ходить аж до Штральзунда!… Конечно, на новом судне и похлебка погуще, и заработок побольше, но таких судов намного меньше, чем желающих наняться на них, – с самыми лучшими служебными письмами, самых здоровых и крепких молодцов. Хочешь – не хочешь, а станешь ценить; помыкаешься, потолкаешься среди нищих и забудешь привередничать… Что же до владельца, то хозяин наш, Герхард Гаук, известен целому Любеку. Он хоть и не богатый, но всеми уважаемый человек, и, поверь, с ним можно иметь дело…
Но Морталис отказался:
– Тот, чей взор ищет юную девицу, прельстится ли старухой? Тот, кто ищет любви, удовольствуется
