Густав не все. Что-то он знал о Тополе такое, что рассказать ему было неудобно. Вероятно, алхимику пришлось бы тогда упомянуть в рассказе и себя, а этого он всегда старательно избегал.
— Я подал рапорт и покинул ряды СС, — закончил Фриц свой доклад.
Человек в кресле вопросительно поднял брови. Конечно, он спросил, почему Фриц пренебрег той силой и возможностями, которые приносит черный мундир со свастикой на рукаве. И на чье покровительство Раунбах теперь рассчитывал.
— Я сам не знаю, господин алхимик, что меня толкнуло на этот шаг. Предчувствие, наверное. Покровительствует же мне, как и прежде, Мартин Хойзель.
— Никто не знает, сколько дней отведено судьбою самому Хойзелю. Но теперь поздно об этом говорить. Я не провидец будущего, я его творю. Не знаю, разумен ли твой шаг, но он один из череды неприятных новостей. Их много этой осенью.
Фриц вежливо выразил удивление. В сентябре 1941 года дела третьего рейха выглядели великолепно. Вермахт на востоке неуклонно приближался к Москве, немецкие войска в Африке осаждали Тобрук, промышленность выпускала все новые виды боевой техники. Но оба оккультиста знали: видимый исход земных сражений лишь следствие тех процессов, что невидимо и неощутимо протекают в астральном мире. Именно там решаются судьбы мира.
— Когда нам удалось подвести близко к Сталину своего человека, — мы прятали его в посольстве, он исподволь действовал на советского вождя. Ты что, думаешь, русские перестреляли своих генералов из-за того, что абвер подсунул им дезу о заговоре Тухачевского? Эта операция могла отправить в иной мир лишь с десяток генералов, Сталин же уничтожал их тысячами. Тогда мы решили, что тибетец выполнил свою задачу — искусно усилил природную подозрительность русского фюрера, и больше нам не понадобится. Его ликвидировали при эвакуации посольства, а куски тела сожгли вместе с бумагами. Мы поторопились.
Густав Кроткий расстегнул верхнюю пуговицу кожаного пальто и замолчал. Фриц не задавал вопросов. Эту историю он уже знал. Знал и то, что, оставшись без астрального воздействия тибетского мастера, Сталин не покончил с собой, и не был растерзан почуявшими его слабость соратниками. Расчеты не оправдались. Через две недели русские опомнились, и их сопротивление постепенно становилось все более упорным. Во главе их войск по-прежнему стояли бездари, которым Сталин доверял. Но теперь, когда его подозрительность не подпитывалась извне, становилось ясно, что в ходе войны вскоре выдвинутся настоящие, боеспособные командиры.
В рейхе больше не было никого, кто мог бы незаметно, исподволь воздействовать на слабости советского вождя. Приходилось сражаться с Советами в открытую, военная сила против военной силы. И хоть воины вермахта были подготовлены и обучены лучше, на стороне русских стояли огромные пространства, бездорожье, невероятная многочисленность их армий.
— Я трачу все свои способности на то, чтобы поддерживать силу в тех, кто умеет использовать энергию астральных вибраций. Их немного. Тебе назову лишь двоих: Гиммлер и Гейдрих. Мне некогда заниматься Ящером, да и Тополем. Они твои, Фриц.
— Я могу уловить их действия с любого расстояния, иногда могу определить, где они находятся в данный момент. Но задержать их я не в силах, даже в том случае, если они находятся в Кенигсберге, — Фриц не понимал, чего хочет от него алхимик, — у меня нет под рукой отряда гестаповцев.
Густав неспешно достал из внутреннего кармана бумагу и протянул ее Раунбаху. Подписанная Гиммлером и Мюллером, она предписывал оказывать ее подателю помощь в задержании любого подозреваемого во враждебности к имперским властям.
— Только найди их, Ящера и Тополя, только опознай. Можешь не задерживать, сразу стреляй. Лучше в голову. Не бойся ошибиться. Я прощу любую ошибку. Только в рейхсфюрера не стреляй, ладно? В любом случае.
Доктор алхимии ушел, оставив озадаченного Фрица. Слишком много вопросов осталось неразрешенными. Оставить в покое Слона, Фантома и Китайца? Чего не сказал ему Густав? Быть может, он знал не только Тополя, но и Ящера? Раунбах всегда терялся в присутствии Густава Кроткого, словно его охватывало оцепенение. Вот и сегодня он не то что не осмелился — просто не смог задать интересующие его вопросы. А это здорово могло помочь их группе. Разумеется, если доктор алхимии соизволил бы дать на них вразумительные ответы.
Все, необходимые Раунбаху, вещи разместились в одном чемодане. По сути, он мог вполне обойтись без них. Просто отдал дань пресловутой немецкой сентиментальности. В поезде, возвращаясь в Кенигсберг, он еще и еще раз вспоминал разговор с Кротким, каждую интонацию мага. Ходили слухи, что Кроткий овладел наследством розенкрейцеров, став воплощением создателя ордена и приобретя всю его силу.
На перроне его встретил Шульц — маленький, можно сказать, тщедушный, в длинном мокром дождевике, в неизменных черепаховых очках. Единственный в группе Шульц не обладал никакими мистическими способностями, но был воистину незаменим как администратор. Помимо административных способностей, но это Раунбах тщательно скрывал ото всех, неприметный, подслеповатый Шульц представлял собой настоящий генератор идей. Как раз это сейчас и требовалось руководителю группы.
Сев за руль служебного автомобиля, Раунбах дождался, пока Шульц уложит его чемодан в багажник и займет место рядом с водителем. Теперь они были вдвоем, и могли говорить без опаски.
Скупо изложив некоторые подробности своей встречи с доктором алхимии, Раунбах пожаловался:
— Шеф поставил перед нами трудновыполнимую задачу: сосредоточиться только на поиске Ящера и Тополя — самых неуловимых наших противников. А всех прочих, на кого мы уже затратили уйму времени, оставить в покое. Но это все равно, что искать иголку в стоге сена!
Шульц неторопливо протер толстые стекла своих очков белоснежным носовым платков и вновь водрузил их на нос.
— Две иголки, — поправил он начальника скрипучим голосом. — Что же касается стога сена… Тут просматриваются две возможности. Первая: стог можно сжечь, а из небольшой кучки пепла извлечь иголку, скажем, магнитом. Второй: пригнать к стогу роту солдат и заставить их перебрать руками каждую соломинку. Вам какой способ больше импонирует?
Раунбах рассмеялся.
— Первый вариант нам вряд ли разрешат. Он ведь предусматривает уничтожение большинства жителей рейха, не так ли? Что же касается второго… Боюсь, что тоже не разрешат. Наша группа засекречена именно ввиду целей и методов работы. Привлечь к ней посторонних, даже временно, даже не объясняя сути задания, просто непозволительно.
Раунбах заложил руль вправо, машина юзом проехала задними колесами по мокрому шоссе, едва разминувшись со встречным автомобилем.
— Все же подумайте о втором варианте, — так же невозмутимо сказал Шульц. — Разве я говорил о посторонних?
— Помилуйте, Шульц! У нас всего-то пять человек!
— Значит, надо увеличить это количество.
— Хорошо бы. Только откуда их взять?
Тайны истинной численности мистиков, состоящих на службе рейха, Раунбах не раскрывал даже Шульцу.
— Ну, если не ограничиваться только истинными арийцами…
— Да вы с ума сошли! Рейхсфюрер придет в ярость!
— Не думаю, — проскрипел в ответ Шульц. — Розенберг, Геббельс — эти да, но только не Гиммлер. Он умный человек. Подготавливаем же мы диверсантов из числа русских перебежчиков и дезертиров. Упор можно сделать на том, что если завербованный нами человек придется не ко двору, он будет тут же ликвидирован. Уничтожение пятой колонны — тоже ведь немалая польза.
Раунбах задумался и молчал до самого особняка. И только вынув ключ зажигания, он невнятно пробормотал:
— В этом что-то есть.
Наутро в Берлин ушла секретная депеша. Несмотря на то, что ее содержание охраняла сама фамилия адресата, Раунбах повсюду заменял понятия 'маг', 'мистик', 'гипнотизер' выражением 'потенциально пригодные исполнители'.
Через две недели его бумага вернулась обратно. На чистом белом фоне в левом верхнем углу было
