Нет у него теперь чести! Всех, всех надул! И Милочка рано или поздно узнает! А она его ещё героем считала — Витя это чувствовал… И всё из-за этой злосчастной шпаги! Нет, шпага не виновата, виноват он сам. Что делать? Что делать? Выхода не было…
«Буду вот так сидеть и замёрзну, назло себе. Так мне и надо. А утром найдут закоченевший труп. И тогда простят всё. И заплачут, и Милочка заплачет…»
И Вите стало так жалко себя, что он сам заревел, громко, безудержно, и не мог остановиться.
Текли слёзы, стучали зубы. Он всхлипывал и задыхался. Достав из кармана носовой платок, стал вытирать, вернее, размазывать слёзы по лицу.
Вдруг на колени ему упала скомканная бумажка, очевидно, вытащенная вместе с платком. Витя машинально взял её, развернул и с трудом прочёл, вернее, вспомнил так понравившиеся ему и им же записанные строчки:
Он повторил ещё и ещё раз и задумался.
Новая, неожиданная мысль ошеломила его.
«Выходит, я ещё и трус! Конечно, самый настоящий бесчестный трус! И это тоже все скоро поймут. Трусу страшно с коротким мечом подойти к врагу. Храбрый подойдёт, не испугается. Я трус, потому что боялся сознаться Гавриле Семёновичу в обмане, придумывал разные отговорки, врал и ему, и матери, и отцу. Я врал, потому что боялся правды!»
Теперь Витя уже не плакал, а чувствовал жгучий стыд. Он, пионер, трус! Как же он сможет стать комсомольцем? Витю потрясло это… И он уже понял, он знал, что надо делать, и как можно скорее.
Сегодня, сейчас же он едет к Гавриле Семёновичу и сознаётся ему во всём. Гаврила Семёнович в Сосновке. Милочка говорила. Он ночует всегда у лесника — Витя найдёт. Сейчас забежать за шпагой. На поезд слишком поздно, всё равно — можно автобусом. Денег на билет — Витя торопливо обшарил карманы, — нет, не хватит. Пускай, он поедет зайцем, как угодно. Он докажет всем, что он не бесчестный, не трус, а настоящий пионер!
Слёзы высохли на витиных щеках. Он встал, опустил воротник куртки: ему было жарко. Не замечая расстояний, пересёк пустырь у обрыва, переулок, вышел проходным двором на свою улицу. Ещё несколько мгновений — и Витя подходил к воротам своего дома. Вот и чёрное крыльцо. Во дворе было уже пусто. Из окон первого этажа падал яркий свет. Витя не оглянулся по сторонам. Сунул руку в прикрытую доской щель — доска скрипнула, прищемила руку. Витя сел на корточки. Нащупал кишку от противогаза, железную коробку с патронами. Пальцы коснулись сырой и холодной земли, пробежали по шершавой доске, ударились о выступающий кирпич. Витя засунул руку по локоть. Вот и велосипедный насос. Всё лежало на месте. Всё, как раньше… Но шпаги в тайнике не было!
Витя не поверил. Нагнувшись, с силой оторвал мешавшую доску обшивки. Она хрустнула, раскололась и отлетела в снег. Под крыльцом зияла широкая чёрная дыра.
Витя опустился на колени, отполз вправо, чтобы свет из окна попал на крыльцо, пригнул голову — шпаги не было.
Это был не сон, не наваждение, а новый и последний удар!
Медленно Витя поднялся. Не отряхнул измазанные брюки, не приставил к крыльцу доску. О коробку ударилась отлетевшая из-под ноги стекляшка и зазвенела. Витя посмотрел на окна своей комнаты. Там горел свет, мягкий жёлтый спет.
Ровным усталым шагом Витя вышел из ворот. До остановки автобуса было с километр. Витя прошёл под часами — они показывали половину десятого.
Витя встал в очередь на автобус. Он пришёл довольно скоро. Высокая подножка качнулась, когда Витя прыгнул на неё. Он не пробрался вперёд, сел прямо перед кондукторшей. Она спросила, когда автобус проехал пол-остановки:
— А ты, молодой гражданин, так и не будешь платить?
«Тётенька, — хотел сказать Витя. — Знаете, я забыл дома кошелёк, меня мама послала». Но он сказал:
— Тётя, у меня нет денег! Я должен сегодня во что бы то ни стало…
Наверное, лицо у него при этом было отчаянное, потому что кондукторша нахмурилась и ответила:
— Ладно, сиди так. Тебе докуда?
— Мне? До конца.
А автобус, колыхаясь, увозил его всё дальше и дальше.
Глава одиннадцатая
Да, но куда же всё-таки исчезла шпага?
После того, как Милочка рассказала Шурке Кривошипову, что Витя вынимал её из щели на своём крыльце. Шурка стал действовать решительно.
— А ну, быстро, бежим! — сдвинув чёрные брови, сказал он. — Покажи мне и это крыльцо и эту щель!
Они прибежали, запыхавшись, к витиному дому.
Кривошип всегда носил с собой карманный фонарик-жужжалку. Он включил жужжалку и, не переставая нажимать её, быстро обнаружил витин заветный тайник.
Милочка едва успевала следить за Кривошипом округлившимися глазами. Через минуту у него в руках оказался тот самый припудренный землёй предмет, который Витя вчера старательно запихивал себе под пальто.
Кривошип произнёс сквозь зубы одно только слово:
— Н-да!
Милочка спросила:
— Это шпага?
Кривошип промычал утвердительно.
Милочка сказала:
— Что же мы теперь будем делать с ней?
Кривошип поджал губы:
— Сейчас решу.
Через двор пробежал какой-то подозрительный мальчишка, кажется. Мишка-адъютант. Кривошип тотчас повернулся всем корпусом, загораживая шпагу.
— Шурик, а может, отнесём её к Марье Ивановне? — предложила Милочка, когда подозрительный мальчишка скрылся в воротах.
— Ни в коем случае! — отрезал Кривошип. — Ты ручаешься, что это их шпага? Ага, не ручаешься!
— Тогда, может, спрячем её обратно?
— Ер-рунда! А если её стащат? Витька — шляпа: хранить ответственную вещь в таком месте!
— Шурик, а может, лучше к вашей вожатой сбегать? Ей отдать?
— Подожди ты!.. Гм, уж если к Томе, так чтобы наше звено по цепочке поднять. Витьку-то искать надо? А шпагу… Не разбирается наша Тома в таких делах!
— Тогда… тогда что же?
Кривошип рубанул ножнами воздух.
