Илья помог мне спуститься с печи и повёл в баню. Меня качало, как пьяного.
Он завёл меня в баню, раздел, уложил на полку. Разделся сам, плеснул квасу на раскалённые камни. Баня наполнилась духовитым паром.
Илья взял в каждую руку по венику, прошёлся ими надо мной, разгоняя воздух, слегка пошлёпал вениками по спине. Ещё поддал пару — так, что стало трудно дышать. Пот с меня лил градом. Илья окатил меня горячей водой, снова прошёлся веничком.
И так он выгонял из меня хворь чуть ли не до полуночи. Уж я взмолился:
Илья, не могу больше, воздуха не хватает.
Илья вывел меня в предбанник, вытер насухо,
как ребёнка малого. От слабости я едва мог стоять. Накинув тулуп, он повёл меня в дом.
Общими усилиями меня взгромоздили на печь — сам бы я, пожалуй, туда и не поднялся. Лежал я на тонком ватном одеяле, прикрытый сверху пуховым одеялом. От печки шёл жар, а тело и так горело от простуды. С меня сошло не семь, а двадцать семь потов.
Незаметно я забылся сном, помню, просыпался иногда — очень пить хотелось. В комнате горела свеча, рядом сидела с рукоделием Дарья. Как только я начинал ворочаться, она подносила к моим губам корец со сбитнем или квасом. Я пил pi снова проваливался в тяжкий сон.
Ночь казалась нескончаемой.
Утро выдалось пасмурным, небо было затянуто низкими облаками, из которых сыпался мелкий снежок.
Проснулся я почти здоровым, если не считать слабости во всём теле. Дарьи в комнате уже не было.
Я слез с печи и удивился — да как же они меня сюда, наверх, сумели затолкать? Во мне сто килограммов живого веса, а лежанка на печи — на два метра от пола, и — никакой лестницы. Однако!
Я прошёл в коридор — в туалет хотелось нестерпимо, выпил я за ночь много, правда, и потел изрядно.
Вернулся назад, в комнату. Со двора ворвались звуки доморощенного оркестра — дудки, жалейки, барабана и ещё чего-то струнного — балалайки, что ли?
Я с удивлением выглянул в окно. Во дворе стояла небольшая толпа. Слюдяные окошки не позволяли разглядеть отчётливо, что же там происходит. Праздник сегодня какой-то, что ли? Так вроде не должно быть.
В комнату вбежала Маша.
По твою душу пришли, одевайся!
Через минуту стремительно вошёл Илья.
И не думай во двор выходить, ты ещё от лихоманки не отошёл. Сядь вон в красном углу — гости к тебе. — Илья заулыбался.
И точно — через минуту отворились двери, и с клубами морозного воздуха в комнату ввалился пьяненький и весёлый Пантелей.
Дай я тебя обниму, брат! Спаситель ты мой!
Пантелей кинулся ко мне, обнял, потом бухнулся на колени.
Век за тебя молитвы возносить буду. Лошадь да груз — тьфу, новые куплю. Семейство без главы, а детей сиротами не оставил — вот главное! А что пьян слегка — прости, на радостях я выпил. Ужо и в церкви побывал на заутрени, свечку во спасение поставил.
Пантелей, обогоди немного, вишь — приболел человек после вчерашнего, отлежаться надо. Мы его в баньке попарили — да на печь.
Банька и печь — первое дело при простуде. А мне свезло — даже и не чихнул.
Ну будет, будет, Пантелей. Оклемается человек — милости просим!
