А то как же.
Письмецо мне надо написать.
Две полушки.
Однако! — Мужичок почесал в голове. Потом махнул рукой: — Согласен.
Сначала деньги давай.
Мужик вытащил из кошеля медные деньги.
Обожди здесь, я мигом.
Не успел мужик запротестовать, как я ввинтился в толпу и, подойдя к торговцу бумагой, купил два листа бумаги и чернила. Были чернила в глиняном маленьком горшочке, заткнутом деревянной пробкой, и — что мне понравилось — горлышко горшочка было перевязано бечёвкой, держа за которую, было удобно его нести.
Я вернулся к мужику. Вокруг него уже стояли любопытные, и мужик возмущался:
Отдал деньги, а он в толпу — шмыг, только его и видели.
Вокруг засмеялись:
Не будь простофилей!
Ты не про меня ли рассказываешь? — тронул я мужика за плечо.
Ага, явился, я уж думал — убёг с деньгами-то!
Так за бумагой же ходил.
Ну тогда пиши.
Я пристроился за дощатым прилавком.
Чего писать-то?
«Любезная Авдотья! С нижайшим поклоном к тебе...»
Я писал быстро — всё-таки сказывалось институтское образование. Мужик смотрел на меня, открыв рот. Мешало то, что приходилось часто обмакивать перо в горшочек с чернилами.
Я закончил письмо, перечитал его мужику.
Вот спасибочки, теперь весточку жене передам — знакомца встретил, на лодье в родимые места идёт.
За полдня я написал ещё два письма и челобитную. Денег хватило, чтобы сытно покушать. «Не всё так уж и плохо», — решил я, укладываясь спать на голую землю у костра на берегу.
А на следующий день мне повезло ещё больше. Не успел я прокричать, что пишу всем желающим, как ко мне подошёл богато одетый купец. Вот уж не подумал бы, что он неграмотный. Но вопрос купца меня удивил.
А языки другие знаешь ли?
Какие интересуют? — деловито осведомился я.
Аглицкий.
Учён, могу.
Гляди-ка, — изумился купец. — А откель?
Довелось в этой самой Англии побывать. Ты дело пытаешь или просто любопытствуешь?
Дело, дело, — заторопился купец. — У меня компаньон в самом Лондоне, весточку послать надо о
