2. Касается императрицы и поведения принцессы по отношению к ней <…>: следует быть предупредительной и кроткой, не выказывать досады и не жаловаться на нее кому бы то ни было <… >.
3. Касается желательного ее обращения со мною <…>. Я не буду говорить ни о любви, ни о привязанности, ибо это вполне зависит от счастливой случайности, но что касается дружбы и доверия < …>, то я не сомневаюсь, что принцесса пожелает снискать их своим поведением <…>. Ей придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпеливость <…>.
4. Касается нашей публики <…>. Следует различать публику от нации, или народа: первая более воспитана и несколько менее невежественна, нежели народ <…>. Принцесса должна быть со всеми вежлива <…>, иметь приветливый и непринужденный вид, <…> казаться всегда веселой и спокойной <…>.
5. Касается нашего народа <…>. Он относится с большим уважением и почтительностью ко всему, что стоит выше его, в особенности, если лицо начальствующее или известного чина сумеет приобрести в его глазах авторитет. Наш народ любит приветливое обращение, но излишней любезностью можно навлечь на себя и неприятности, ибо в таком случае люди имеют обыкновение тотчас являться с жалобами, справедливыми или нет, которые у них всегда наготове. Если вы станете принимать их, то будете завалены ими <…>. Поэтому в подобных случаях лучше всего отсылать и самих людей и их дела в подлежащие ведомства, но не входить с ними в докучливые объяснения. Народ любит, чтобы все, касающееся религии, соблюдалось как можно строже <…>. Народ любит <…>, чтобы ему показались иногда из окна или иным образом <…>.
6. Касается русского языка и других необходимых сведений о России <…>.
7. Касается ее личного штата и прислуги <…>. Наша прислуга никогда не упускает случая явиться с какой-нибудь просьбою или с чем-нибудь в этом роде; поэтому надобно быть постоянно настороже и не позволять ей подобных вольностей <…>.
8. Касается денег, гардероба и иных расходов <…>. Деньги получаются у нас по третям, т. е. каждые четыре месяца. Так как сроки этих получек довольны удалены один от другого, то необходимо устраиваться таким образом, чтобы не терпеть недостатка в деньгах в этот промежуток времени <…>. Гардероб надобно постоянно пополнять предметами, составляющими его основу, т. е. кусками материй тех цветов, в которых чаще всего встречается надобность <…>.
9. Касается доверия, какое она должна иметь к супруге фельдмаршала <графине Румянцевой, жене полководца – статс-даме, назначенной заведовать штатом принцессы>.
10. Касается образа жизни вообще <…>. Наш образ жизни должен быть строго определен <… >. У нас будут назначенные дни для обедов у ея величества, что бывает обыкновенно раза четыре в неделю; в остальные три дня придется обедать два раза с гостями, а третий день, в пятницу, обедать дома, так как этот день считается постным <…>. Надобно наблюдать за тем, чтобы выезжать из дома, а равно садиться за стол к обеду и ужину всегда в один и тот же час <…>.
11. Касается тех лиц, коих нам придется видеть в обществе.
12. Касается образа жизни, дома и лиц, допущенных в домашний кружок <…>. Точное исполнение правил – одно из главных условий, которые следует соблюдать в жизни <…>. Я советовал бы принцессе вставать довольно рано, чтобы иметь время <…> окончить свой туалет вполне, тем более, что мое собственное препровождение времени распределено так, что, начиная с девяти часов, когда я бываю совсем одет, и до полудня, у меня нет ни минуты свободной <…>. Я убедительно прошу ее быть готовой к полудню, а по воскресеньям и праздничным дням к 10 1/2 часам. В послеобеденное время я прошу ее заниматься также чтением, музыкой, <…> в числе утренних занятий <…> назначить известные часы на русский язык и другие занятия, для того чтобы приобрести некоторые познания по части истории, политики и географии нашей страны, а также относительно религии и церковных обрядов <…>. Часы обеда и ужина должны быть строго определены <…>. Что касается времени отхода ко сну, то я прошу принцессу подчиняться моей привычке к регулярной жизни <…>, тем более, что в видах моего здоровья и моих утренних занятий, я не имею возможности, несмотря на мои молодые лета, бодрствовать ночью. Наконец я прошу ее никогда не делать, даже в ее собственной комнате, ничего такого, что имело бы вид таинственного или желания сделать что-либо тайком <…>. У кого совесть чиста, тому нечего бояться и, следовательно, прятаться от кого-либо <…>. Следующие два пункта считаются особенно важными:
13. Никогда не вмешиваться ни в какое дело, непосредственно ее не касающееся, тем более в какие- либо интриги или пересуды <…>.
14. Не принимать ни от кого, кроме лиц, специально для того приставленных, а тем более от прислуги, никаких, хотя бы самых пустяшных советов или указаний, не сказав о том хоть чего-либо мне <…>» (
Инструкция невесте – сочинение, драгоценное тем, что в нем мы видим хотя и не очень полную, но достаточно откровенную исповедь самого царевича – собственноручную роспись его привычек и наклонностей, его понятий о придворном обществе, его представлений о народе, его правил обращения с обществом и с народом, его распорядка дня, его тягостных воспоминаний о первом браке и его опасений о браке новом.
Эта исповедь подтверждает то, что Павел, обладая умом стройным, имел навыки саморефлексии и, отлично сознавая собственные слабости, ничуть не думал о разумном овладении ими, а лишь требовал от близстоящих неукоснительно к ним приспосабливаться. Медицинский диагноз, наверное, определил бы по материалам этой исповеди невроз в слабовыраженной форме. Некоторые из самонаблюдений Павла дублируют обобщения доброго Порошина («горячность, изменчивое расположение духа, нетерпеливость»). Другие соответствуют нашим выводам о самом могущественном влечении его натуры – влечении к порядку и дисциплине («привычка к регулярной жизни»; «образ жизни должен быть строго определен») – следствие ума логического, причина законопослушности во время царствования матери и законотворчества во время собственного царствования. Третьи свидетельствуют о тяжелых следствиях первого брака – о подозрительности и страхе обмана («никогда <…> никогда не делать ничего такого, что имело бы вид таинственности <…>. У кого совесть чиста, тому нечего бояться и, следовательно, прятаться <…>. Не вмешиваться в интриги <…>. Не принимать ни от кого никаких советов или указаний, не сказав о том хоть чего-либо мне»). – Все это в совокупности дает опаснейший недуг, способный развить слабовыраженный невроз до неизлечимой стадии самовластия.
Конечно, человек есть тайна, и никогда нельзя угадать, судя по детским и даже юношеским поступкам, какая из его маний станет довлеть с возрастом, и, разумеется, прочитав выписки из мемуаров и анекдотов, помещенных в начале этой книги, можно было бы догадываться, что человек, о котором идет речь, явно не думает контролировать свое поведение, а раз не думает – значит, не может, а коль не может – тут что-то не так.
Натурально, ни в коем случае нельзя было верить заявлениям подданных императора Павла о его безумии. Во-первых, ввиду подготовки революции подданные еще не то могут наговорить на свергаемую особу; во-вторых, если сравнить те манифесты, указы и изустные распоряжения Павла, которыми подданные аргументировали свой диагноз, – с подобными же, выданными в предыдущие царствования, то придется признать, что в чреде царствующих особ осьмнадцатого столетия никто, ни даже императрица Екатерина, не может быть признан вменяемым. Павлу приписывали намерение заточить Марию Федоровну в монастырь, лишить сына Александра прав на престол и жениться на заезжей актрисе, а Екатерина без всяких приписок искоренила своего мужа, на самом деле собиралась лишить сына наследства и держала на первых должностях государства случайных молодых людей, славных только своими смазливыми физиогномиями; а Петр Первый посадил в монастырь сначала сестру, потом жену, погубил сына в застенке и короновал бывшую прачку. Павел послал казаков завоевывать Индию, а Екатерина отправила из Балтийского моря в Средиземное дырявую эскадру и собиралась, выгнав турок в аравийские степи, основать на месте Оттоманской Порты Греческую империю. Павел, опасаясь заговора, окружил Михайловский замок каналами с разводными мостами и понаставил всюду стражу, а Елисавета Петровна от страха революции каждую ночь переменяла место сна. Павел запретил ввоз в Россию иностранной литературы, а Екатерина посадила в крепость издателя Новикова и отправила в Сибирь сочинителя Радищева.
