— Ладно, как-нибудь…
И тут погас фонарь. В темноте я услышал чей-то смех. Вся суматоха и так была отвратительна, но она к тому же происходила на глазах у четырех зрителей. Пока мы героически сражались с инструкцией и колышками, Вангду и трое попутчиков сидели в уютной сухой тибетской палатке, которую они растянула за полминуты.
— Лучше вам ее выбросить, — комментировал Вангду.
Я отступил немного, чтобы окинуть взором «самую передовую модель». Бесформенный мешок с какими-то вздутиями и провалами, весь вымокший, а рядом темная фигура Тенсинга на четвереньках: одна защелка успела ускакать в кусты…
С горечью залезаю под парусину и тут вяжу, что все сделано шиворот-навыворот; дивное итальянское изделие грозит вот-вот рухнуть, и в довершение — вопреки клятвенным гарантиям фирмы — внутренняя часть уже превратилась в маленький бассейн! Перевод с итальянского на тибетский, как видно, оказался неточным…
Я втащил внутрь свои рюкзаки, позвал Тенсинга и внимательно прочитал еще раз инструкцию. Первая фраза прозвучала под аккомпанемент дождя, барабанившего прямо по голове: «Поздравляем вас с тем, что вы выбрали нашу палатку «принцесса»…»
Кончалась бумага совсем уже издевательски: «А теперь желаем вам счастливого путешествия!»
В Европе мне не приходилось иметь дела с палатками, я даже не состоял в бойскаутах. Два моих предыдущих похода в Гималаях сейчас казались верхом роскоши: у меня были носильщики, повар с помощником, а однажды даже посыльный!
Настроение не стало лучше, когда после часа бесплодных попыток разжечь под дождем огонь Тенсинг уведомил меня, что сегодня мы останемся без риса. Последний раз я ел в пять часов утра, целый день мы шли без остановки. Вообще с тех пор, как в Вангдупотранге мне перепала пара яиц, я не ел ничего, кроме риса, посыпанного горчичным порошком фирмы «Колман»; исключение составили несколько размокших лепешек из маниоковой муки…
Я буквально падал от усталости, не было сил даже злиться на судьбу. Под ложечкой сосало от голода. Было уже десять вечера, когда Тенсинг, одолжив у Вангду немного огня, подал мне рис, политый смесью пальмового масла и карри.
— Завтра будем пить чай, — сказал повар, чтобы как-то ободрить меня.
— А почему не сегодня? — спросил я, давясь рисом.
— Сегодня очень тяжело.
И вправду, он устал не меньше моего. Ведь я какое-то время даже трясся на муле. Ничего не поделаешь, Гималаи легко не даются.
Я вдруг вспомнил, что экипажи каравелл Христофора Колумба ели в темноте, чтобы не видеть в тарелках личинок мясных мух. Возможно, мне пригодится их опыт… Тогда я не знал, что подлинные трудности еще впереди и перевал Пелела будет вспоминаться как райское место.
Мы сидели с Тенсингом, прижавшись друг к дружке и лязгая зубами от холода. Я опять забыл взять чайник! Перед каждой экспедицией я клялся себе, что возьму этот ценнейший прибор, но всякий раз с удивлением обнаруживал, что его нет среди уложенных мною вещей.
Десять лет — достаточный срок для того, чтобы подготовиться к бутанской экспедиции, но я оказался на мели. Не взято ничего из того, что так помогает переносить тяготы пути, — ни сухофруктов, ни фляжки с коньяком, ни других продуктов. А ведь фабриканты охотно расфасовывают и выдают — бесплатно! — изделия, заранее облизываясь при мысли, что их кекс с изюмом будут есть у истоков Амазонки или сосать их леденцы в джунглях Новой Гвинеи. Невиданная реклама!
Но не лежит у меня сердце к подобным сборам. Даже мои прошлые экспедиции оснащались не традиционным способом; они выглядели смехотворно в сравнении с 900 носильщиками американской экспедиции на Эверест $ 600 шерпами англичан. Что-то всегда удерживало меня от излишеств снаряжения; было предчувствие, что каждая вещь и каждая банка консервов помешают достичь подлинной цели походов — узнать жизнь «туземцев» (не люблю этого слова, но употреблю его для наглядности).
Однако в этот вечер, вымокший, дрожащий от холода, голодный, я с тоской смотрел, как в нескольких метрах «туземцы» сидели у огня, с аппетитом поедая сыр, цзампу и гречневые блины внушительных размеров. Голод — прекрасное подспорье для воображения, и я стал развлекаться, придумывая себе фантастические меню: омары, фаршированные икрой и обложенные осетриной горячего копчения.
«Нет, нет, — перебил внутренний голос, — лучше бифштекс толщиной четыре сантиметра. А почему только четыре? Незачем жадничать. Пять, шесть… еще толще? Хватит, а то трудно будет резать». Я даже услышал легонький шум, с которым ложка отрывает золотистую корочку суфле.
— Япо шита, япо (очень вкусно, очень), — пробормотал Тенсинг.
— О чем ты? — встрепенулся я.
Ага, рот у него набит мясными шнурками.
— Дай мне немного, — заклянчил я.
Подавив в себе гордость, делаю глубокий вдох и засовываю в рот два шнурка… Ничего, даже жуется. «Интересно, что это за мясо — як или говядина?» Вопрос остается без ответа, потому что мозг мой уже погружается в сон…
Поднялись очень рано; я хотел попасть в Тонгсу еще до ночи, хотя Вангду и остальные дружно пророчили, что так не получится.
Все утро спускались вдоль реки — это был тот же поток, что стекал тоненькой струйкой с перевала Пелела. Сейчас она обзавелась уже солидным руслом, забитым круглыми валунами. Сосны вновь уступили место безлюдным джунглям; мы попали в турецкую баню, нас окутал зеленый сумрак. Какая резкая смена климата всего за два-три часа!
В полдень быстро позавтракали рисом с чаем; Вангду принес ветку вкуснейших красных ягод.
Было ясно, что при такой скорости движения мулов мы не попадем в намеченный срок в Тонгсу. Ужасно не хотелось опаздывать на фестиваль, который, как мне сказали, начнется завтра. Попробую оставить Тенсинга с Вангду, а сам быстро пойду вперед. Какие-то опасения оставались: мало ли что может случиться в краю, где не видали иностранцев! Все встреченные мужчины носили на поясе большущие кинжалы, а в Тхимпху меня предупреждали, что у жителей бутанского Востока крутой характер.
Но любопытство возобладало, и я оставил спутников. По предварительным оценкам членов моего каравана, я сумею добраться до ночи в Тонгсу, если пойду в два раза быстрее мулов. С легким сердцем я запрыгал по каменистой траве среди джунглей, зорко поглядывая по сторонам. Воображение легко рисовало медведей, следящих за мной из-за кустов.
Довольно скоро я вышел на открытую поляну, дальше к югу расстилалось ущелье; вдалеке виднелись очертания домиков и ухоженных полей. Я свернул влево.
Деревенька начиналась возле источника, выбивавшегося из-под скалы. У встречных крестьян я справился о дороге — направление было верное. Они сказали, что я должен выйти к чортену на краю возделанного участка.
…Три часа спустя показался чортен; за ним склон нырял в зеленую массу джунглей. Еще через несколько сот метров сквозь деревья далеко-далеко в долине мелькнул белый силуэт дзонга.
Навстречу шел караван. Я поздоровался и спросил, далеко ли до дзонга. Люди посмотрели на меня округлившимися глазами: чужеземец обращался к ним на языке, который они понимали!
— Часа через три доберетесь… А вы один?
На всякий случай я громко ответил, что мои слуги вот-вот появятся, и быстро зашагал вниз по змеившейся дороге.
Чуть дальше я нагнал красиво одетого молодого человека с девушкой, которые вели двух тяжело нагруженных мулов. Они сказали, что следуют в Тонгсу. Я немного прошел с ними, но, поскольку животные явно устали, я ускорил шаг.
Дзонг все увеличивался в размерах. Спуск был настолько крут, что я с тревогой подумал о наших мулах — как они здесь пройдут? Один неверный шаг — и все кончено.
Неожиданно впереди показался мост, подход к которому стерегли две квадратные каменные башни. Настил был сделан из бамбука. Толстенные балки, подпиравшие проезжую часть, образовывали над пенистым потоком арку длиной около тридцати метров.
