Сентябрь не сулил спокойствия. Впрочем, в июле – августе, прошедших в мелких стычках, покоя также не было. Много времени Румянцев и отрядные начальники уделяли боевому обучению войска, укреплению дисциплины, а также сбору разведывательных данных о неприятеле. Трудность тут заключалась в том, что из разных мест приходили разноречивые сведения о числе турецких войск и их предполагаемых действиях.
В конце августа Румянцев приказал Потемкину встать со своим корпусом на Дунайском побережье и показать Силистрии, что всерьез намерен вновь осадить ее. Это, по мнению Румянцева, привяжет неприятеля к крепости и не позволит свободно маневрировать своими войсками. Сюда же была направлена часть запорожских казаков с лодками для того, чтобы они своевременно преграждали турецким судам проход между Рущуком и Силистрией.
И как раз в то время, когда корпус Потемкина стал лагерем напротив Силистрии, неприятель собрался напасть на Гирсовский замок. С этой целью Нуман-паша, стоявший в Карасу, послал больше восьми тысяч пехоты и кавалерии под командой Джафер-паши, снабдив его артиллерией и всем необходимым. А в сторону Бабадага, где стоял корпус барона Унгерна, направил опытных военачальников с особыми отрядами, чтобы тем самым обеспечить тыл своих войск, действовавших против Гирсова.
Главный штаб русских получил также сведения и о намерениях турок напасть на Журжу, а из Никополя и Турно распространить свой поиск в Верхнюю Валахию. Но вот где он ударит основными силами, Румянцев не знал.
И 3 сентября турки стремительно подошли к Гирсову. Но Суворов, ожидая их, приказал батареям замка подпустить их поближе, а свою пехоту и конницу расположил так, что отдельные отряды, скрытые от глаз неприятеля в оврагах и за высотами, в любой момент могли бы ударить по флангам рвавшегося вперед неприятеля.
Турки уже хозяйничали около замка, устанавливали свою батарею на небольшой высоте, вовсе не подозревая о хитрости русских. Наконец открыли огонь наши батареи. И тут пришло время действовать Суворову. С двух флангов ударили из засады русские на шедших тремя линиями (спаги на флангах, янычары в центре) турок. Не привыкшие сражаться в линейных порядках, турки смешались и вскоре побежали, уничтожаемые огнем и штыками. Казаки и гусары преследовали их более тридцати верст. Больше тысячи убитыми потеряли турки в ходе этого сражения, оставили на поле боя семь орудий и множество военных запасов. Русские потеряли десять человек убитыми.
По случаю этой победы «торжественные молитвы Всевышнему принесены в армии Вашего Императорского Величества», сообщал 7 сентября Румянцев Екатерине II, отметив, что Суворов «не только по-надлежащему строил свое против сего сильного и внезапного нападшего неприятеля сопротивление, но ко времени и кстати движением бригады, в запас на острову держанной, опроверг его опрометчивость и, преследуя бегущих турок верст до 30, отбил у них артиллерию, обоз и весь снаряд, привезенный для атаки укреплений…».
Только в начале сентября Румянцев получил уведомление от главнокомандующего войсками в Польше Бибикова, что полки, предназначенные для укрепления его армии, вскоре выступят к нему. К Измаилу Румянцев приказал перевести из Бендер и Аккермана гренадерские роты и часть мушкетеров. Это потребовалось, чтобы обеспечить безопасность устья Дуная и оказать помощь корпусу Унгерна, который по-прежнему стоял в Бабадаге.
В середине октября Румянцев по разрешению Петербурга перебрался в Фокшаны. И пока не наступило время уводить войска на зимние квартиры, решил послать князя Юрия Долгорукова с тремя пехотными и одним кавалерийским полками через Дунай у Гирсова. Здесь он, соединившись с корпусом Суворова и установив связь с корпусом Унгерна, должен был совместно произвести поиск на Карасу. Сюда, по данным разведки, под команду Нуман-паши, стекались турецкие деташементы сераскир-пашей Омера и Дегистанли. Если не отогнать неприятеля с побережья, то нынешнее расположение его ничего хорошего не сулит русской армии во время пребывания на зимних квартирах.
Одновременно с этим Потемкин должен был, установив батарею осадных орудий на острове напротив Силистрии, открыть по ней огонь и зажечь город. Полагаясь и в этом случае на искусство и распорядительность командующего, Румянцев предложил ему, если «откроется удобность», и по Туртукайскому посту ударить. Генералу Салтыкову повелел учинить в каком-либо удобном месте поиск на супротивном берегу. Ну а уж если граф Салтыков не найдет возможности на такой рискованный шаг, то хотя бы попытался огнем своей артиллерии нанести вред городу Рущуку.
Теперь неприятель будет одновременно занят на всех участках и привязан к обороне. Так что думать о совместных действиях или хотя бы подать малейшую помощь кому-либо из своих он не сможет. И ежели в той или другой части успех будет отвечать его намерениям, думал Румянцев, то уж он не упустит случая, чтобы развить и укрепить его. Если бы еще вовремя прибыли полки из Польши… Как он их ждал, не открывая заключительную часть кампании! Но в молдавские границы они вступили только в середине октября, да и то командующий ими генерал-майор Лопухин сразу же рапортовал, что по случаю суровой осенней погоды в полках увеличилось число больных, а многие повредили ноги на марше, и потому колонны вынуждены делать малые переходы. Ясно, что приход этих полков только умножит тягость расходов на их пропитание.
Октябрь был на исходе. Болезнь, чуть-чуть отпустившая фельдмаршала в сентябре, когда установилась теплая, ясная погода, снова скрутила его, как только пришло ненастье. К этому времени все европейские армии располагаются, по обычаю давно принятому, на зимние квартиры. А у него, Румянцева, половина армии еще воюет, и он не может точно предсказать, когда нынешняя кампания закончится, а главное, чем она закончится.
Получив разрешение от императрицы, Румянцев перебрался в Браилов. Но близость Дуная по- прежнему сказывалась на его состоянии, а потому он удалился в Фокшаны, где было несколько поменьше ветров и сырости. Два жестоких припадка, от которых он находился в «тягчайшей слабости», приковали его на какое-то время к постели еще в лагере. Врачи советовали ему покинуть неустроенность лагерной жизни, но ради службы Румянцев не щадил себя. Он не удалился ни от службы, ни от дел. Конечно, он понимал, что для пользы службы должен быть подвижным, чтобы вовремя одушевить и поддержать свои войска, знал также и то, что начальствующее лицо многое утрачивает в своих распоряжениях, если оно находится в болезненном положении и не может собственными глазами видеть состояние своих войск. Но у него все было под рукой: карты, схемы движения корпусов, донесения и рапорты начальников и командиров.
Мысли его были прикованы к Задунайской области, где действовали два корпуса под водительством барона Унгерна и князя Юрия Долгорукова. Сначала Румянцев был доволен их действиями, активными и согласованными. Так, полковник Денисов, проявив воинскую смекалку и хитрость, заманил неприятеля в ловушку и уничтожил пятьдесят турок и взял семерых в плен. И потом два корпуса, согласно между собой действуя, обратили в бегство неприятельские силы под Карасу, уничтожая сопротивляющихся и забирая в плен складывающих оружие. Убитыми турки потеряли около полутора тысяч, а взято в плен 772 человека, в том числе трехбунчужный Омер-паша, Испир-чауш, Мегмет-паша, Осман-чорбаджи. Убегая, турки оставили весь лагерь с палатками, И пушек, 18 знамен, 3 бунчука и немалое число ящиков со снарядами и разных экипажей.
Пленные показали, что совсем недавно под командой Нуман-паши в Карасу было до двадцати пяти тысяч войска, но визирь лишил его чинов и сослал в замок Кавалакалесы «за… худые его успехи в сражениях». Вновь назначенный сераскир – трехбунчужный Дегистанли-паша – приказал отступать обозам и части пехоты, оставив всего лишь 15 тысяч войск, но и эти войска при виде стройных каре Унгерна и Долгорукова «бросились в бег». Дорого обошлось им это бегство… Пленные потом рассказали: Черкес-паша, высланный для рекогносцировки вперед, доложил сераскиру, что русских идет около 60 тысяч, и тут единственным спасением, с их точки зрения, был стремительный бег…
Румянцев был доволен и тем, что Унгерн и Долгоруков овладели городом Базарджиком, обратив в бегство трехтысячную конницу все того же Черкес-паши. Жители покинули город, кроме малого числа обедневших христиан и турок. Победителям досталось 18 пушек и 1 мортира, «несколько муки и довольное число ячменю и сена», что и послужило для продовольствия русских войск, на несколько дней оставшихся в городе для того, чтобы отдохнуть после изнурительных маршей.
Румянцев, предчувствуя военную удачу, которая наконец-то точно совпадала с планами Петербурга, предложил барону Унгерну «по лучшему его на месте усмотрению простерти свои поиски на Шумлу и на
