— Я просто хочу по вечерам готовить на улице, вот и все.
— Знаешь, меня пугает, что деньги тебя больше угнетают, чем приносят удовольствие.
— Может, хватит готовых клише? — отозвался он.
— Нет, правда. Ты идешь в гости в квартиру больше нашей, и у тебя начинается депрессия, как только ты выходишь за дверь. У нас прекрасная квартира. Ты ее любишь, ты помнишь об этом?
— Ну, она ничего.
— Ради меня попробуй хотя бы на сутки отрешиться от всех этих мыслей. Представляешь, как здорово скинуть все это с плеч?
Он уставился на меня, обдумывая мои слова. Неужели я до него достучусь?
— Знаешь, детка, я был бы просто счастлив, если бы смог взвалить на плечи здоровенный новый гриль. Наверняка кукуруза лучше на вкус, если ее готовить на свежем воздухе. А потом еще городские балконы, представляешь, там можно жарить то, что захочешь в любое время. Представляешь, прямо после деловой поездки можно пойти и зажарить себе кусок мяса…
— Только не говори мне, что, вернувшись в полдесятого вечера из Питтсбурга, ты радостно побежишь жарить мясо. Жаркой можешь заняться в выходные.
— Да даже если я не соберусь этого сделать, вся суть в том, что я могу, если захочу. Пусть даже всего один лишь раз в год. Тебе никогда этого не хотелось? Чтобы что-то было под рукой на случай, если тебе захочется, даже если ты точно знаешь, что тебе этого не захочется? Мне нравится идея держать шеф-повара на полную ставку, пусть сидит в кухне в специальной белой поварской куртке, на которой его имя написано. И в таких, знаешь, уродливых резиновых башмаках. Он бы все время держал для меня наготове сырые бифштексы. И самое приятное заключалось бы в том, что он просто сидел бы там и ничего не делал до одиннадцати вечера, даже когда мы ужинаем вне дома. Просто на всякий случай: вдруг нам захочется пирожных с кремом, когда мы вернемся домой? И что забавно, если нам не захочется пирожных, это даже и лучше: просто мы будем знать, что повар ждет того момента, когда мы их захотим. Вот это и есть такие деньги, когда можно всех посылать к черту.
Мне хотелось развестись с ним здесь и сейчас.
— Джейми, обязательно в понедельник пошли Сюзанне цветы пошикарнее. Не стесняйся в расходах, вечер был потрясающий. — Он встряхнул головой. — И какая компания! Этот редактор из «Ньюсуика» ничего не упускает, и парень из ООН тоже. С ума сойти, как им удается немедленно вспоминать все нужные числа и даты. Но я, кажется, им ни в чем не уступил. Может, даже обставил их. Мое замечание насчет промежуточных выборов и нынешнего бюджетного дефицита заставило их мыслить на другом уровне, тебе не кажется? — На самом деле мой ответ его не интересовал. — А этот арабский Абдул — большой умник.
— Юсеф, Филип. Юсеф Голам. Он известный ученый, и его не Абдулом зовут.
— Он меня чертовски напугал. — Филип снова покачал головой и поскреб асфальт носком туфли. — Как бы его там ни звали — Абдул, Абдулла, Мухаммед, — все равно полотенце на голове.
Я топнула ногой.
— Филип, перестань, пожалуйста.
— Да ладно, не сходи с ума, я просто хотел тебя завести. — Он снова обнял меня за плечи и повел вперед; я скрестила руки на груди, теснее прижимая их к себе. — Ну, хорошо, Юсеф Голам. Институт государственного управления имени Кеннеди. Советник трех президентов. Автор пятидесяти книг. Я ничего не упустил, а?
Я не ответила, потому что не очень понимала, за что мне, собственно, полагалось его хвалить. Яркие фонари Семьдесят шестой улицы освещали дома из кирпича и известняка с мраморными лестницами и огромными окнами, завешенными парчовыми шторами с шелковыми кистями. За этими дверьми жили люди, которые заставляли работать прессу, юристов и банкиров Нью-Йорка. Это и были крупные фигуры, в число которых рвался Филип.
Всего за сотню метров от нашего подъезда он снова остановился и повернулся ко мне.
— Да, и ты ведь не покупала противогазы для прислуги, правда?
Когда мы поднялись на наш этаж, я вышла из лифта первой и хлопнула входной дверью у него перед носом. Он это заслужил, испорченный напыщенный расист.
Он побежал за мной по коридору.
— Эй, Джейми, в чем дело? Мы только что обнимались на улице, что это ты вдруг хлопаешь дверью у меня перед носом?
Я не могла ему ответить.
— Ну извини, что я того писателя обозвал головой в полотенце. Это было глупо, но я пытался тебя подразнить, может, даже заставить рассмеяться.
— Не будь таким расистом, Филип. Я этого не терплю.
— Да ладно, я же пошутил! Я уже сказал, что этот парень — гений. Чего ты от меня хочешь?
— Я не хочу, чтобы ты позволял себе презрительно отзываться о людях какой бы то ни было национальности. Ладно? Я боюсь, что однажды ты забудешься и скажешь что-нибудь подобное при детях.
Он опустил голову.
— Ладно, ты права, что еще?
— Ты просто такой…
— Какой такой, Джейми?
— Такой избалованный.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Нет, ты попробуй как-нибудь прислушаться к себе, как ты хнычешь насчет грилей за шесть тысяч. Ты так усложняешь жизнь себе и другим — для тебя всегда все не так и всегда чего-то не хватает.
— Да что ты так бесишься? Их квартира в сто раз лучше нашей, и я просто это упомянул. Уж извини, что я, в отличие от тебя, не провел детство за ловлей рыбы подо льдом в Миннесоте, мисс Соль Земли. Я видел в жизни кучу потрясающих квартир, да я и сам в такой вырос. Я работаю как лошадь и все равно не могу себе позволить такую квартиру, какую мне хочется, понимаешь? Что ты мне проповеди читаешь?
— Сюзанна моя подруга, а не твоя. — Он прищурился. — Так что ты, интересно, делал с ней в кабинете? Почему у вас была заперта дверь?
— Ты что, с ума сошла? — Он сглотнул. — Думаешь, у меня роман с Сюзанной?
— Ты сам это сказал.
— Ладно, она мне там минет делала.
Я пожала плечами.
— Филип, даже мой сосед по столу обратил на это внимание.
— Ну ладно, она показывала мне новый рисунок Дибенкорна.
— Я почти уверена, что лучше бы ты трахнул ее при этом. Это куда мужественнее, чем хныкать насчет гриля.
— Я бы не отказался, если бы она предложила.
После этого нахального замечания я развернулась и пошла к себе в спальню. Я была не в настроении ввязываться в дурацкую ссору. Ну да, Филип избалован, но в этом нет ничего нового. Да, он обожал Сюзанну — и что дальше? Сейчас я слишком сильно его ненавидела, чтобы разговаривать с ним. Но все равно мне было любопытно, кто, кроме того модельера-гея, заметил, что они вышли как минимум на десять минут, пока все разговаривали в библиотеке после обеда?
Я зашла в главную ванную комнату и для усиления эффекта хлопнула дверью. Я была расстроена, и мой гнев превращался в обиду на то, что Филип и моя близкая подруга нашли общий язык на почве классового высокомерия старожилов Восточного побережья, а мне к ним было не пробиться. Меня как будто парализовало, я способна была только жалеть себя.
Сев на край ванны, я оперлась головой на руки. Я так запуталась. Было уже за полночь, я немного выпила, и меня подташнивало от разговора о грилях и террасах. Может, я срывала все скопившееся на работе напряжение и все ощущавшееся мною давление на муже? А потом еще и Питер.
Сжав виски руками, я попыталась припомнить какой-нибудь совместный счастливый момент из жизни Филипа и Джейми. Ничего не получалось. В голову лезли только сцены, как он орал на меня, потому что я не
