— А совесть ты с собой носишь? — прицепился к нему надсмотрщик. — Поднимайся и работай, а не то — вздую.
— Да ты человек или не человек? Пойми: нет у меня сил, не могу работать, — распинался перед надсмотрщиком полковник.
— Работай через немогу. Приказ есть приказ.
— Послушай, а кто издал этот дурацкий приказ?
— Его превосходительство Гасбер Посоль фон Фасоль, — отчеканил надсмотрщик.
Пришлось работать через немогу.
На обед нам дали по тонкому ломтику искусственного хлеба, по шкварке копытного мяса и по капле мякинного кофе.
— Так мало!? — возмутился один из новых работников. — Какой осел установил эту норму?
— Его превосходительство Посоль фон Фасоль, — ответили старые рабочие.
Не успели проглотить обед, как надсмотрщик погнал всех вниз, за новой порцией крупы.
— А отдыхать когда?
— Господин Фасоль запретил отдыхать.
— Хоть передохнуть дайте, — просил Гасбер.
— Ты и так втянул в себя две установленные Гасбером нормы воздуха.
— А чтоб его дракон проглотил, вашего живодера Гасбера! — не выдержал полковник и проворно зажал рот обеими руками. Испуганно оглядевшись вокруг, он тихо поинтересовался: — А здесь у вас поблизости драконы не водятся?
— Не-ет, — ответили работники. — Был один, да и тот давно в Перлон перебрался.
— Кто такой?
— Да Гасбер…
Больше полковник ни о чем не спрашивал. Горестно опустил голову и пошел работать. Я видел, что ему и вправду туго приходится.
Ночью со снежных вершин потянул холодный ветер, а к утру ударил мороз. Стуча зубами, я набрал хворосту, сухого мха, сложил костер и развел огонь. Рабочие удивлялись моим необычайным способностям, потому что все они с детства были научены зажигать только электрокамины.
— Знаете, ребята, я голодать больше не намерен. Надо пристрелить пару 'воропаток' и запечь на костре.
— Да вы что! — побледнели работники куропатника. — Гасбер нас самих перестреляет.
— Мне кажется, что теперь и он не станет возражать. Как ты думаешь, Гасби?
— Понятное дело, — оживился полковник. — Голод заставит закон обойти, — и он стал меня подзадоривать. — Только как мы их поймаем, ведь у нас с собой никаких орудий нет…
— Да уж что-нибудь придумаю! Послушайте, братцы, а нельзя ли у вас тут раздобыть конягу? — спросил я рабочих.
— А что это за зверь такой?
— Ну, разве не знаете: две ноги бегут, две догоняют, два уха торчат, два глаза глядят и шестьсот ниток позади развевается.
— А-а-а, есть такой зверь, в зоологическом саду в клетке заперт. Только у него все не так: две ноги бредут, две волочатся, два уха повисли, два глаза закисли, а позади десяток волосин торчит.
— Сойдет и такой.
Под покровом темноты я пробрался в этот сад, разыскал клячу, вымазал ее медом, посыпал крупой, а к хвосту привязал крепкую дубовую палку. Потом перекинул коняге через спину две пустые плетеные корзины и повел в горы.
Едва взошло солнце, искусственные куропатки тучей налетели крупу жрать и медом лакомиться. Облепили конягу, словно мухи. А он, надо сказать, не переносил щекотки и стал отмахиваться хвостом. 'Воропатки' на него кидаются стаями, а он — хрясь! хрясь! — лупит и лупит, только перья летят. За минуту с небольшим полные корзины набил.
До того тяжелы переметные сумы стали, что спина у клячи прогнулась дугой, ноги колесом вывернулись, живот до земли провис. Ну, думаю, свалится, а он потихоньку тянет себе и тянет.
Завидев такую картину, надсмотрщик схватился за ружье. Прицелился и разнес бы конягу в клочки, да слишком близко подошел. Конь как махнет хвостом, палка — бум! надсмотрщика по макушке… Тут на него угомон и пришел.
Мы вкусно позавтракали и собрались в дорогу. Работники не хотели нас отпускать. Они были счастливы, что в конце концов нашли прекрасное средство отбиваться от прожорливых птиц. Только Гасбер все еще сомневался, не хотел нарушать собственный приказ.
— Неизвестно, чем все это кончится, — качал он головой. — Ведь в седьмой статье пятого параграфа ясно сказано: строго запрещается в куропатнике пользоваться холодным и горячим оружием. Строго запрещается рубить, колоть, резать, стрелять моих куропаток. За своих птиц да в свою тюрьму угодить? Нет уж, не желаю.
— Оляля, Гасби, но ведь в твоем приказе не сказано, что нельзя куропаток палкой по голове лупить. Палка — ведь не оружие.
— А знаешь, твоя правда, — успокоился Гасбер и умял еще одну жареную ворону.
Мы подкрепляемся, а кривоногая коняга стоит, закрыв глаза, и с трудом переводит дух. Присмотрелся я к коню повнимательнее, и вижу: одна гляделка у него серая, другая бельмом прикрытая. Одна нога кривая, вторая согнутая, а третья и вовсе на сторону вывернута. А уж быстрота, а скорость — за минуту целую сажень одолевает. Нижняя губа отвисла, верхняя к зубам прилипла, хвост облез, копыта мхом обросли, но все равно — конь, не осел же…
'А если его в бочку запрячь? Вот здорово будет. Двинем домой на третьей черепашьей скорости!' Простился я со всеми, посадил Гасбера впереди, поближе к холке, сам на круп взгромоздился, и отправились в путь. Плетусь шагом и все боюсь, как бы коняга мой по дороге дух не испустил, но он молодцом держится, тянет, только пар от боков валит. Но чуть было не кончилось все печально: завидел он стаю ворон и шарахнулся в сторону, откуда прыть взялась, даже земля затряслась. И неизвестно, где бы мы очутились, если б по обе стороны дороги люди не толпились. Они руками махали и громко кричали:
— Да здравствует конь, победитель куропаток! Долой воропаток! Да здравствует наш избавитель!
Я ехал гордый, как генерал, и не чувствовал коня под собой. Колотил пятками по бокам клячи и думал: 'Если околеет — тоже неплохо. Сделаю из ребер полозья, из позвонков — свистульки, из черепа — фонарь, а из шкуры — чего только не намастеришь — барабан, ранец, голенища к сапогам и вдобавок еще кисет'.
Так мечтал я, пока не добрались мы до столицы. Привязал я коня у дверей гостиницы и по старинному деревенскому обычаю назвал его Лупкусом.
— Я — Пупкус, мой пес — Чюпкус, а ты с этого дня будешь Пупкусов Лупкус, понятно?
Конь покивал головой и заржал, да так громко, что окна в окрестных домах задрожали, а Гасбер, клевавший носом, свалился на движущийся тротуар. Пока я спохватился и сообразил, что делать, его уже уволокло.
— Оляля, Гасби, — крикнул я вдогонку, — а за дремоту в вашей стране платить не нужно? — Но он уже не слышал. Так его, храпящего, и поволок тротуар до самого порога дома.
Тшшш, пусть спит…
ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
Хуже худого — почет от врага.
