два кулака. Он нуждался в отдыхе, в недолгом забытьи, освежающем разум и чувства, и для этого был особый способ – непростой, довольно опасный, но очень эффективный. Временами Ивару мнилось, что возможность устраивать такие фокусы – приложение к дару, полученному на Раване; не исключалось, что были и другие побочные следствия, о которых он еще не подозревал.
Он поднес к контейнеру ладонь и сосредоточился.
«Опять за свое! – недовольно проворчал его призрачный Советник. – Смотри, парень, доиграешься!»
«Я в полной безопасности, дед, – мысленно отозвался Тревельян. – Клянусь душами всех дроми, отправленных тобой в Валгаллу».
«В безопасности, ха! Салага наивная! Я, знаешь ли, повидал кучи всяких штуковин, придуманных на погибель людям, и вот что я тебе скажу, малыш: эта из всех самая мерзкая! Лончаки куда хитрее жаб, рогачей и плешаков[7], они такое придумают, что моча враз посинеет! Остерегись! Остерегись, говорю! Втянешься, тут тебе и конец!»
– Ты мешаешь мне сосредоточиться, – буркнул Ивар вслух. – И не надо оскорблять наших звездных соседей. Умолкни, старый ксенофоб!
Но дед совсем разошелся.
«Ксенофоб! Надо же, ксенофоб! Мы чем с тобой занимаемся, парень?.. Ксенологией инопланетных культур! А какая же ксенология без ксенофобии? Мы, конечно, всех их любим, даже дроми, жаб зеленых… Так любим, что целоваться готовы, но только через намордник! Вот ксенофобия в разумных дозах и есть этот самый…»
Советник бубнил что-то еще, однако Ивар уже не прислушивался. Он послал ментальный импульс, и футляр раскрылся, словно цветок под лучами солнца. Но солнце сияло в нем самом – небольшой предмет, искрившийся и сверкавший мягкими гипнотическими переливами красок. Эта вещица в ореоле радужных сполохов казалась такой прекрасной, такой чарующей и чудесной, что глаз не отвести! От лицезрения этой красоты к горлу подступало удушье, и чудилось, что сердце, сделав последний удар, замрет и остановится навеки. Собственно, так и случалось со всеми гуманоидами, людьми, терукси, кни’лина, хапторами – со всеми, кто имел несчастье взглянуть на гипноглиф[8].
Не спуская глаз со сверкающего чуда, Тревельян сделал мысленное усилие, и сжимавшие горло тиски исчезли. Сердце билось медленно, но ровно, ласковое сияние окутывало его, он купался в волнах блаженного покоя – ни тревог, ни забот, ни памяти о прошлом, ни планов на будущее. Существовал только миг бесконечной протяженности, миг, когда время заснуло или, во всяком случае, сделало передышку на своем пути от начала Вселенной к ее далекому, но неизбежному концу. Пребывая в этом безвременье, Ивар Тревельян не ощущал холода или тепла, не чувствовал палубу под ногами, а как бы парил в сияющей пустоте, свободной от сил тяготения, от любых полей и частиц, кроме всепроникающего света. Свет являлся главной субстанцией, доступной его чувствам, но было здесь что-то еще, едва ощутимое и как будто не мертвое, а живое – возможно, даже разумное. Это загадочное нечто появлялось не сразу, и Тревельян пока не решался вступить с ним в контакт.
Шепот… невнятный шепот тысяч, миллионов голосов… Что за существо пыталось достучаться до его разума, поговорить с ним, или этих созданий было столько, сколько ангелов на острие иглы?.. Появление таких неясных звуков – скорее, ментальных импульсов – оставалось для Тревельяна рубежом, перешагнуть который он считал преждевременным.
Сделав еще одно мысленное усилие, он вышел из транса и запечатал контейнер. Сияние погасло, но теперь он чувствовал себя, словно после долгого, приятного и освежающего сна. Никаких следов усталости, мысли были ясными, тело – бодрым, и память о мрачных подземельях архов больше его не тревожила. Через несколько часов он снова окажется там, снова будет искать и, если придет нужда, померится шпорами с любым противником. Снова и снова, пока не будет найден полевой агент Винс Кораблев…
«Это верно, это по-нашему, – одобрил его Командор. – Десант своих не бросает!»
Не слушая его, Тревельян задумчиво смотрел на металлический футляр. Гипноглиф достался ему на орбитальной станции, кружившей около Сайката, примитивного мира, который уже несколько лет изучала совместная экспедиция кни’лина и землян. На Сайкатской станции двое пали жертвами сверкающей игрушки, самой опасной из числа Запретных Товаров[9], а сколько упокоилось до этого, о том ведали лишь Владыки Пустоты. Иутин, генетик-кни’лина, клялся, что уничтожил его, но это было ложью; Ивар отнял гипноглиф и вывез его тайком, в нарушение законов Федерации. С другой стороны, оправдание у него имелось – кто знает, в чьи руки мог попасть этот смертоносный артефакт и сколько народа прикончить. Впрочем, он понимал, что гипноглиф предназначен вовсе не для этого.
А для чего?.. Дарить бодрость, заменять сон или длительный отдых, если умеешь с ним обращаться?..
Покачав головой, Тревельян спрятал капсулу в сейф и пробормотал:
– Возможно, я забиваю гвозди микроскопом…
«Чем ты недоволен? – мрачно отозвался Командор. – Вылез из этой мышеловки, сплюнь и радуйся. В другой раз отдых может затянуться. Так что помни про бесплатный сыр».
– Дед, эту штуку не за тем придумали, чтобы травить людей и прочих любопытных гуманоидов, – возразил Тревельян. – Мне кажется, гипноглиф – такое устройство, что позволяет проникнуть…
Он смолк.
«Куда?..»
– Не знаю, пока не знаю. Придет время, выясним.
«Не свихнись, пока выясняешь. Кстати, про коньяк не забудь. Где коньяк, спрашиваю? У тебя что, уже отшибло память? В данный момент мы – люди, и нам необходим коньяк!»
Вздохнув, Тревельян повернулся к раздаточному автомату, набрал код и подождал, пока в раскрывшемся окне не возникла рюмка. Сами по себе тактильные и вкусовые ощущения деду не передавались, но ментальный результат – легкое, туманившее разум опьянение – он воспринимал.
Предок и ментальный Советник Тревельяна командовал некогда тяжелым крейсером «Паллада» и эскадрой Седьмой флотилии, сражался с кни’лина, хапторами и дроми[10], совершил немало подвигов, был отмечен боевыми наградами и пал смертью храбрых в возрасте девяноста двух лет на мостике своего корабля. Он погиб в той знаменитой битве у звезды Бетельгейзе, когда три земных крейсера разгромили армаду дроми, доказав всем врагам Федерации, что в Галактике появилась могучая, воинственная и хорошо вооруженная раса. Но до славной своей гибели старик летал и дрался более семи десятилетий, горел в потоках плазмы, замерзал на ледяных астероидах, командовал десантами, был ранен восемь раз и женат четырежды – словом, накопил огромный опыт, и потому его разум, в знак почета и благодарности, сохранили в памятном кристалле. Впрочем, отдых в Колумбарии Славы не мог прельстить такую личность, и уже много лет Олаф Питер Карлос Тревельян-Красногорцев состоял в ментальных Советниках у своего далекого потомка, сопровождая его во всех опасных авантюрах. У полевых агентов и эмиссаров ФРИК, полагавших, что одна голова хорошо, а две – лучше, это являлось обычной практикой.
Снова вздохнув, Тревельян выпил коньяк. Это был не самый подходящий напиток после гипнотического транса, но разве он мог отказать своему компаньону?.. Учитывая его нынешнее состояние, удовольствий у деда было не так уж много.
«Хорошо, – пробормотал призрачный Советник, – хорошо… Повторим, малыш?»
– Хватит.
Словно извиняясь, Ивар коснулся виска с имплантом, крохотной капсулой с кристалликом. При нужде капсулу можно было извлечь, поместив ее затем в какой-нибудь самоуправляющийся агрегат, обладающий подобием разума и механическими эффекторами. Очень полезный фокус, если учесть, что полевая ксенология являлась занятием непростым и временами весьма опасным. В последний раз Тревельян и его Советник прибегли к нему на Хтоне, планете биоморфов, сводивших давние счеты в разрушительных междоусобицах. Там им пришлось расстаться – Ивар улетел на Равану, а Командор, возглавив воинство роботов, занялся наведением порядка и так в этом преуспел, что силы Флота заняли Хтон без единого выстрела[11]. Затем деда вернули Ивару, доставили с почетом на боевом фрегате «Ниагара».
