Всемирная история в сплетнях

вынужден показательно примириться с Беккетом.

В декабре 1170 года Томас Беккет вернулся из изгнания с триумфом: его и лодку, в которой он высадился на берег, восторженные богомольцы несли на руках до самого Кентербери. Ободренный такой встречей, Томас Беккет немедленно отлучил от Церкви трех епископов, проведших вместо него коронацию молодого короля. Узнав об этом, находившийся в Нормандии Генрих II, согласно распространенной легенде, гневно воскликнул: «Неужели никто не избавит меня от этого мятежного попа?», добавив: «Каких же ничтожных трусов и предателей я кормил и призрел в моем доме, что они позволяют подлому попу оскорблять их господина?» Четверо рыцарей — Реджинальд Фитц-Урс, Хьюг де Моревиль, Уильям де Траси и Ричард ле Бретон — восприняли слова короля как прямое указание.

29 декабря 1170 года они ворвались в собор, где архиепископ должен был возглавлять вечерню. Убийцы настигли Беккета на ступенях, ведущих к алтарю, и нанесли ему четыре удара мечом по голове. На третьем ударе архиепископ упал со словами: «Я принимаю смерть во имя Господа и отдаю свою душу на суд Божией Церкви». Четвертый удар мечом раздробил ему голову. После этого убийцы бежали из собора.

Это трагическое происшествие не добавило Генриху ни популярности, ни сыновней любви. Томас Беккет был объявлен святым мучеником спустя всего лишь три месяца после смерти, а спустя два года Генриху пришлось каяться в невольном грехе, распластавшись на ступенях Кентерберийского собора и подставив обнаженную спину монахам для бичевания. Это публичное унижение короля послужило последней каплей в его и без того плохих отношениях с семьей.

Бертран де Борн — певец войны

После смерти Беккета большое влияние на молодого короля приобрел рыцарь Бертран де Борн — воин и трубадур. Он был не слишком знатен, не очень богат, зато отличался большим умом и красноречием.

Из средневековой биографии поэта:

«Бертран де Борн был владетель замка в епископате Перигорском — замка под названием Аутафорт. Беспрестанно воевал он со своими соседями — графом Пери горским и виконтом Лиможским, с братом своим Константином и с Ричардом, пока тот был графом Пуатье. Был он доблестный рыцарь и храбрый воин, куртуазный поклонник дам и трубадур отличный, сведущий в законах вежества и сладкоречивый, равно рассуждать умевший о добре и худе.

Когда бы ни пожелал, всегда умел он заставить Генриха-короля и сыновей его поступать по его указке, а желал он всегда одного: чтобы все они — отец, сын и брат все время друг с другом воевали. Желал он также, чтобы всегда воевали между собой король французский и король английский. Когда же они мир заключали или перемирие, тотчас же старался он сирвентами своими этот мир разрушить, внушая каждому, что тот себя опозорил, заключив мир и пойдя на уступки. И от этого получал он великие блага, но и бед претерпевал немало».

О, стравливать королей и герцогов между собой Бертран умел! Даже теперь его слова, лишенные музыки и переведенные на другой язык, способны разбудить боевой дух:

«Я сирвентес сложить готов
Для тех, кто слушать бы желал.
Честь умерла. Ее врагов
Я бы нещадно истреблял,
В морях топил без дальних слов, —
Но выйдут те из берегов.
Огонь бы трупов не сожрал,
Уж разве б Страшный суд настал.

Я не ворчун и не злослов,
А наглецам бы не прощал.
Господь, помимо всех даров,
Рассудок человеку дал,
Чтоб скромным быть. Но не таков
Любой из золотых мешков:
Из грязи в графы прет нахал, —
Уже и замок отмахал!..»

Царственные особы уважения ему не внушали, коли они не соответствовали его рыцарскому идеалу: «Короны есть, но нет голов,/Чтоб под короной ум блистал», — заявлял он.

Более всего из сыновей Алиеноры любил он Генриха — молодого короля. Он дал ему сеньяль «Моряк». Брата же его Ричарда прозвал «Да и нет» за то, что тот часто менял свои решения.

«Был у него, однако, такой обычай, что постоянно подстрекал он сеньоров к междоусобным браням, а короля-юношу, сына короля Английского, до тех пор возбуждал к войне против отца, пока тот не был убит стрелой в одном из Бертрановых замков», — пишет средневековый биограф, делая лишь одну маленькую ошибку: Генрих не был убит стрелой, он умер от дизентерии или какой-то другой болезни, действительно в одном из замков де Борна. Бертран был в большом горе и сложил на смерть юноши печальные стихи-плачи.

Всего до нас дошло 48 его стихотворений, в основном сирвентесы, то есть песни, обращенные к знатным сеньорам, воинственные и воспевающие рыцарскую честь. Он мог слагать и куртуазные кансоны, обращенные к прекрасным дамам, но порой переходил рамки приличия. Так, воспевая донну Маэут де Монтаньяк, за которой ухаживали многие, в том числе и принц Джеффри, де Борн воспел ее таким образом, что выходило, будто он видел ее обнаженной и даже держал в объятьях. Уж очень хотелось ему похвастаться тем, что это прекрасная донна предпочла его — не очень знатного и не очень богатого — принцам крови. Дама страшно рассердилась. Чтобы загладить вину, Бертран сочинил еще одну кансону — о Составной Донне:

«Донна! Право, без вины
Покарали вы меня,
Столь сурово отстраня, —
Где ж моя опора?
Мне не знать
Счастья прежнего опять!
Сердце я лишь той отдам,
Что красой подобна вам.
Если ж не найду такую,
То совсем я затоскую.
Но красавиц, что равны
Были б вам, весь мир пленя
Блеском жизни и огня,
Нет как нет! Коль скоро
Вам под стать