миссии и «старец» Распутин. Религиозный характер деструктивной риторики всегда приносил этим личностям успех.
Из одного источника. Личность и история
Было бы непростительной ошибкой не признать, что и деструктивные импульсы, и великие творческие порывы проистекают из одного корня. Жажда более сильного сопротивления действительности возбуждается многими факторами, среди которых стремление насытить уязвленное самолюбие, успокоить ущемленную гордость и доказать окружающим свою личностную состоятельность занимают достойное место. Впрочем, не только импульсы любой деятельности связаны у человека с довлеющим над ним, неослабевающим в течение всей жизни бессознательным желанием оставить о себе информацию, записать данные о себе на любом носителе, как можно больше и как можно колоритнее. Это неодолимое влечение является производной от инстинктивного стремления к выживанию, сохранению и продлению рода, но не всегда человеку удается настолько развить свою личность, чтобы главный вектор усилий был направлен на ее бесконечное совершенствование. Бюргерская формулировка ограничивается крошечным циклом в виде построенного дома, выращенного сына и посаженного дерева. Этот человеческий импульс вполне претендует на то, чтобы интерпретироваться как инстинкт влечения к жизни, такой же сильный, как влечение к смерти, и, по сути, содержащий в себе стремление продлить род, далеко выходя за его рамки. В его примитивных проявлениях возведены в символы все виды деятельности: рога или шкура животного символизируют успехи охотника, медаль ценна обеспечением долгой памяти о подвигах на войне, архитектурное сооружение создаст иллюзию могущества и власти над формой, первое открытие полюса, первый полет в небо, выход в открытый космос – все призвано навечно врезаться в коллективную память человечества. Чем сильнее разум, тем изысканнее способ и глубина оставленной информации. Удивительная картина, поразительная скульптура или сногсшибательная компьютерная программа призваны стать частью мировой памяти, напоминанием о процессе эволюции, ассоциирующемся с тем или иным именем. Но есть и другая информация, которая также становится частью коллективного сознания: шокирующие разрушения, масштабные потрясения и резонансные убийства. Вот почему такие исторические эпизоды, как поджог храма Геростратом, Варфоломеевская ночь, убийство маньяком Джона Леннона, становятся не менее запоминающимися, чем созидательные шаги человека. Ограниченные скудоумием, подталкиваемые навязчивым стремлением оставить информацию о себе худшие представители человеческого рода двигаются по деструктивной шкале – от вырезания на дереве своего не интересного никому имени до уничтожения признанных миром ценностей.
Иногда к первым шагам в строительстве своей личности человека толкает отвержение окружающим социумом и ограничение свободы. Но беспредельное одиночество и желание найти привлекающий внимание способ самовыражения могут создать Леонардо или Ван Гога, а могут – Гитлера или Сталина.
Многие выдающиеся личности содержали в своей природе огромное количество мерзких желаний и пороков, порой проявляя их в ужасных формах. Они, словно бегуны на длинную дистанцию с чашкой в руке, то и дело проливали часть ее содержимого. Но ключевым отличием от символов деструктивного у них являлась сама дистанция, движение к великой цели, делающее их самих великими. Хотя сложно провести четкую границу между Александром Македонским и Чингисханом или Петром Первым и Иваном Грозным, потомки склонны судить о них по результатам, часто являющимся иллюзиями достижений. Действительно, Александр был одержим завоеваниями так же, как и Чингисхан, вел за собой по краю пропасти тысячи одурманенных людей. В пьяном бреду он убил одного из лучших друзей, а его империя, кажущаяся великой, распалась со смертью воителя. Наполеон никогда не задумывался над тем, сколько невинных душ он загубил ради одной эфемерной идеи – завоевания пространства. Нет никакого сомнения в том, что Александр Македонский,
Петр Первый и Наполеон содержали в себе яркое и неискоренимое деструктивное начало. Завоеватели и государственные деятели типа Цезаря, Бисмарка или Ленина
нередко демонстрировали полное презрение к массам и людей рассматривали преимущественно как биологический подручный материал для строительства мостов к своим космическим целям. Они рассыпали по небу гигантское количество звезд, которые на поверку оказывались быстро исчезающей пылью. В основательном труде Эдварда Карра «Русская революция от Ленина до Сталина» содержится немало посылок на деструктивные позывы Ленина, такие как, например, обозначение «практической заповедью социализма» лозунга «кто не работает, тот не ест», откровенные грабежи крестьян и поощрение оголтелых трибуналов со смертными приговорами. «Обе стороны совершали чудовищные зверства. Политический словарь пополнился выражениями “красный террор” и “белый террор”», – так описывал ситуацию 1918 года историк. Но даже призывы Ленина к террору не отражали сути его личности, стремящейся к гигантским по масштабу преобразованиям общества и самого жизненного уклада. Ведя или посылая воинов на истребительные бойни, Цезарь или Бисмарк не испытывали наслаждения от того, что именно они управляли жизнью и смертью несметного количества людей. Они рассматривали войну, как и деньги, лишь в качестве универсального средства для достижения новых, более благоприятных позиций в деле государственных преобразований.
Все эти люди боролись со своими собственными деструктивными проявлениями, направляя вектор усилий на усовершенствование и развитие личности. В силу этого их деструктивное начало терялось, оказывалось приглушенным в борьбе за более звучные и величественные цели, растворяясь среди выдающихся достижений их искрометных талантов, направленных все-таки на совершенствование человека. В ожесточенной борьбе они направляли усилия на изменение себя и пространства вокруг себя, в то время как деструктивные личности – на ненавистный и враждебный им окружающий мир. Особенно отчетливо это прослеживается в судьбах правителей-тиранов, которые в поисках славы и признания часто шли на истребление своих лучших соратников – из-за неуверенности в себе и слепой боязни, что более удачливые сумеют затмить собой их бледные натуры.
Бессмысленное накопительство также является выразительной гранью и веским отличием разрушителя. Чингисхан, бредящий жаждой мести и признания, двигался по миру в поисках разрушений, собирая награбленную добычу в склады-свалки, строя свое могущество не на революционных преобразованиях обществ, а на кардинальных разрушениях достижений более развитых культур. Иван Грозный упивался казнями людей, возя за собой по стране обозы с «добром», Гитлер бредил мавзолеем невиданных размеров, который должен был затмить гробницу Наполеона.
Пикассо нередко называли разрушителем за следование своим деструктивным порывам и порой вопиющую беспринципность. Но, желая насытиться сексом с проститутками, порадовать корридой свой возбужденный взор или заводя любовные романы с подругами своих друзей, он всегда возвращался в лоно своей идеи – самовыражения на полотнах и красочного представления различных плоскостей жизни. Ван Гог и Микеланджело также демонстрировали враждебность и нетерпимость к окружающим людям. Но эти импульсы были связаны, главным образом, с поиском абсолюта в самовыражении, ненасытной жаждой высказаться. Люди для них служили временным объектом для снятия напряжения, но в глубине естества каждый из художников осознавал, что жаждет признания этими же людьми продуктов своего творчества.
Потребность признания у «гениев зла» достигается попытками изменить не себя, а мир, развивая в себе мстительность и ненависть, беспредельное желание доминировать. Другими словами, деструктивные импульсы всегда направлены на окружающих. Еще одно существенное отличие состоит в том, что созидатель осознает ценность создаваемого им и нередко получает за свой труд способность обретать духовную гармонию, тогда как деструктивная личность, осознавая свою духовную несостоятельность, в течение всей жизни испытывает муки неполноценности, все время маскируя это путем создания монументов и иных заменителей реального авторитета. Комплексы неполноценности и неуемная жажда признания толкали деструктивную людскую породу на ужасающие преступления, результатом которых должно было стать поклонение из страха.
Многое переплетено в одной и той же личности. Порой исследователи настаивают на необходимости
