коммерции графу Румянцеву очень критиковал членов духовной миссии…
«О духовной миссии, — писал он, — скажу вам, что она крестила здесь несколько тысяч, но только что литерально сказать — крестила… Они купали американцев и когда по переимчивости их умели они в пол часа хорошо крест положить, то гордились успехами и, далее способностями их не пользуясь, с торжеством возвращались, думая, что кивнул, мигнул и всио дело зделано»…
Довольно резко, если не сказать с некоторым злорадством, писал Резанов в Петербург также о кончине монаха Ювеналия, трагически погибшего от рук туземцев, когда он пытался в глубине материка заняться среди них миссионерской деятельностью. При жизни своей монах Ювеналий много крови испортил Баранову. О его смерти так писал Резанов:
«На полуострове Аляске завелся было на озере Илямне, что названо озером Шелихова, торг с горными народами великие пользы открывавшей… Монах Ювеналий тотчас улетел туда для проповеди, крестил их насильно, венчал, отнимал девок у одних и отдавал другим. Американцы всио буйство его и даже побои долго сносили, но наконец опомнились, что етого урода и избавиться можно и, посоветовав между собою, кончили тем, что убили преподобного, да об нем и жалеть бы нечего, но принесли в жертву ожесточению своему и всю артель русских и кадьяковцев, не оставя ни одного живого!.. Я сказал святым отцам, что буде они шаг без воли правителя зделают и вмешаются во что либо гражданское, то дано от меня поведение выслать такого преступника в Россию, где за нарушение общего спокойствия будет он расстрижен и примерно наказан.
Они плакали, валялись в ногах, говорили что научали их чиновники и обещали вести себя так, что правитель всегда с похвалою об них отзываться будет»…
Очевидно, это внушение сильно подействовало на монахов, потому что после этого они вели себя вполне достойно, о чем Резанов опять же доносил в Петербург:
«Зделав сие увещание им келейно и в присутствии отца Гедеона, после обходился я с ними во всем уважением духовному сану их приличным и монахи мои почувствовав дурноту свою из кожи рвутся показывать компании услуги и в земледелии и в воспитании юношества. К последнему отменно способен отец Нектарий, которому поручил я дирекцию над училищем и обещал в штате положить ему жалованье, которое действительно принадлежит ему за труды его, а отцу Герману отделил 20 мальчиков для обучения практическому земледелию, брав их с собой на Еловый остров для произведения над посевом хлеба опытов, разведения картофеля и огородных овощей, обучения к заготовлению грибов и ягод в прок, вязания неводов, приготовления рыбных припасов и тому подобного, возвращая их на зиму в училище, где будут учиться читать, писать и катехизису»…
Очень журил Резанов монахов на Кадьяке за то, что они, прожив несколько лет в Америке, совершенно не интересовались туземными языками и никто из них даже не попытался изучить хотя бы один из туземных диалектов, о чем он тоже подробно доносил в Петербург:
«Стыдно, что не знают они американского языка по сие время, что должны достигнуть, чтоб не только все молитвы, но и самые проповеди на американском языке сочиняемы были»…
Сам Резанов времени не терял и немедленно же занялся изучением алеутского языка с таким же усердием, как изучил он японский, о чем тоже писал графу Румянцеву:
«Между тем приступил я сам к сочинению словаря, который довольных мне трудов стоил и который, при сем прилагая, покорнейше прошу напечатать в пользу американских училищ»…
2
Прошло несколько недель с того дня в августе 1805 года, когда «Мария Магдалина» вошла в порт Новоархангельск и привезла туда высокую особу из Петербурга. Все больше и больше Резанов проникался уважением к правителю Баранову и старался всемерно и силою своего авторитета улучшить отношение к нему со стороны монахов и морских офицеров. Членов духовной миссии он вроде бы пристыдил, и больше от них не слышно было ни жалоб, ни упреков. Да и сам Баранов стал более религиозным, чаще стал поминать имя Господа и уповать на Божью помощь. Он больше не пропускал ни одного богослужения и всегда молился с особенным рвением, столь необычным для него в прошлом.
С интересом изучал Резанов и расположение крепости и все меры, которые принимались для ее обороны. Через некоторое время после приезда он писал директорам компании:
«Место для крепости избрано на высоком камне, или кекуре, вышедшем в губу полуостровом. В левую сторону в полугоре на таком же к кекуру примыкающем полуострове построены огромные казармы с двумя башенками. Всио здание почти из мачтового леса… в бок против крепости преогромный сарай — а между им и крепостью пристань»…
Видел Резанов также, что люди все еще ютились по палаткам и хибаркам, ибо казарм для всех не хватало. Когда было свободное время, подносили лес и строили новые здания, а тут еще и зимнее время подошло, надо было торопиться перебираться в постоянные жилища… Главное, что поражало Резанова, это то, что сам правитель меньше всего заботился о своих удобствах и комфорте… его дом был не лучше избы любого из промышленных. Так описывал он проблему жилья:
«Но со всем тем люди в начале октября только вышли из палаток и поместились под кровли… Живем мы все очень тесно, но всех хуже живет наш приобретатель мест сих, в какой-то дощатой юрте, наполненной сыростью до того, что всякой день плесень обтирают и при здешних сильных дожжях со всех сторон как решето текущей. Чудной человек! Он заботится только о спокойном помещении других, но об себе самом беспечен до того, что однажды нашел кровать его в воде плавающую и спросил, не оторвало ли где ветром боковую из храмины его доску? — Нет, спокойно отвечал он, видно натекло ко мне с площади и продолжал свои распоряжения»…
Чем больше присматривался Резанов к Баранову, тем больше он проникался к нему уважением и не раз, когда представлялся случай, писал директорам компании о нем. Так и теперь, в холодный, дождливый ноябрьский вечер, сидя в своей хибарке, писал Резанов правлению:
«Г. Баранов есть весьма оригинальное и при том счастливое произведение природы. Имя его громко по всему западному берегу до самой Калифорнии. Бостонцы почитают его и уважают, а американские народы, боясь его, из самых дальних мест предлагают ему свою дружбу… Признаюсь вам, что я с особливым вниманием штудирую сего человека… неприятно однакож будет услышать вам, что в теперешнем положении компании сей не только для нее, но и для пользы государственной нужной человек решился оставить край сей. Назначенный им в преемники г. Кусков, человек весьма достойной и доброй нравственности. Я отличил его золотой медалью, которую принял он со слезами благодарности, но так же решительно отозвался, что оставаться не намерен»…
Резанов отмечает также и те меры предосторожности, которые приняты по приказу Баранова по охране крепости от возможного нападения индейцев. Слишком еще ярко и свежо в памяти вероломное нападение индейцев на форт Святого Михаила. Все замеченное им, Резанов, по мере возможности сообщает в Петербург: «Произведенное уже единожды американцами зверство научило всех крайней осторожности. Пушки наши всегда заряжены, везде не только часовые с заряженными ружьями, но и в комнатах у каждого из нас оружие составляет лучшую мебель. Всякую ночь по пробитии зори сигналы продолжаются до самого утра, ходят дозоры по всем постам»…
3
Навел порядок Резанов и среди моряков. Как-то, вскоре после приезда Резанова, явился к нему с визитом лейтенант Сукин, командовавший компанейским судном «Елисавета». Резанов в изумлении уставился на этого типа в каком-то невероятном костюме. На Сукине был сюртук и он был в шинели. Произошла сцена, похожая на ту, которая случилась в Петропавловске с Машиным.
Резанов поднял брови и, недоумевая, спросил «типа», как он описал его позже:
— Кто вы такой?
