— Так вот, пока Егорка по своим канадам на «Бьюиках» разъезжал, отсидел я срок. Освободился в восемьдесят восьмом. Приезжаю, устраиваюсь в одну издательскую фирму, начинаем церковную литературу издавать. Тут меня стали зазывать на разные мероприятия. То на Международный библейский конгресс, то на Собор, то на «Мемориал». Я там везде в президиуме, конечно... Сейчас! — Он налил себе еще стакан водки, выпил и прикурил «беломорину». — Так, значит, зовут на заседание Дворянского собрания. Разговор зашел, сами понимаете, о политике. Смотрю, слушаю — одни демократы кругом! А я там в буфете до этого, конечно, размялся... И у меня с собой плоская фляжка с чистоганом тоже не скучала... Смотрю я на этот дэмос с кратосом, слушаю их писклявые масонские речуги, как в феврале семнадцатого. Ну, в общем, опростал фляжку, встал я — и на трибуну.
Захар долил остатки из бутылки в стакан, одним глотком осушил его, снова задымил «беломориной», окутывая застолье клубами кислого едкого дыма. Шумно почесал заросли на голове, подбородке, груди; посопел, обдал окружение взглядом черных глазищ. Выдержал полную драматизма профессиональную паузу, дождался максимального томления публики и зычно продолжил:
— А в президиуме Илюха так и вжался в кресло. Микрофон я, сами понимаете, сыгнорировал: а на что он мне? Какие, говорю, вы дворяне! Двор — это окружение царское! Лица, приближенные к монарху! Вот вы тут обсуждаете, дворняжки, как лучше вам нынешним дэмократам услужить, чтобы, значит, особнячки свои возвернуть... А ведь ни один тутошний дворник о царе-батюшке и не заикнулся! Пока в этой вашей промасоненной дворницкой первым пунктом не будет прописано восстановление монархии, я как потомственный дворянин сюда ни ногой! Если здесь среди этого холуйского сборища есть хоть один дворянин — предлагаю покинуть зал! Я — в буфет. И что думаете? Со мной вышли только два человека. Но уж коренные! Ух, мы их буфетец по-экс-про-при-и-ровали!..
— Послушайте, князь, — мягко начал Бугор, — а вы, ваш сиятельство, не пробовали с сивухой завязать?
— Это еще зачем? — выпучил Захар глазища. — У нас «веселие Руси — в питии еси!»
— Ну, хотя бы для того, чтобы не позорить ни Православия, ни монархии... Своей причастностью...
— Он кто? — прогудел Захар, обращаясь к Егору.
— Я тот, кто потерял всех друзей в Афгане от пуль и осколков, а в России от — сивухи и денег.
— Он классный бригадир, профессионал, настоящий честный работяга, — пояснил Андрей.
— Ладно, Бугор, не бузи... — обмяк Захар.
— Ничего, ваш сиятьство, дослушаешь... — Бугор сжал свои грубо сколоченные мозолистые кулаки, лежащие на столе; захаровские розово-холеные пухлые ладошки нырнули под стол. — Нашим врагам только и надо, чтобы мы совесть свою и мозги загубили. По кабакам растеряли. Если ты болен алкоголизмом, то лечись, а с пьяной мордой в народе появляться и при этом представляться православным, монархистом, да еще и журналистом... приплетать сюда Святую Русь — это ты прекрати! В двух шагах отсюда икона Царственных мучеников кровоточит, а он тут опохмеляльню устроил с театром одного актера!
Бугор вытер лицо ладонью, глубоко вздохнул:
— Прости, Захар. Простите, братья. Погорячился я...
— Ты тоже меня прости, — отозвался Захар. — Дай телефон, поговорим спокойно.
Живые и мертвые
Утром Андрей решил произвести уборку. В голове крутились фраза из нарядов, которые он ежемесячно писал будучи прорабом на стройке: «Уборка бытового помещения с мытьем полов, кипячением чая и подноской воды — по тарифной ставке первого разряда».
Он поставил на магнитофон кассету с записью Девятой симфонии Бетховена и включил погромче. Эта мощная деятельная музыка бодрила и помогала ему работать энергично и весело.
Раньше эта обязательная нудная работа злила его, он с трудом сдерживал свое мужское раздражение. Но как-то прочел о том, что молодых монахов заставляют носить камни, складывать из них стены, чтобы завтра эти стены разбирать. Бессмысленная работа смиряла страсти, гасила похоть и уныние, расщепляла гордыню. Вот с некоторых пор и он научился находить в неприятной работе даже удовольствие. Особенно хорошо любоваться наведенным порядком и чистотой.
Уборку он завершил взопревшим и веселым. Окатил себя под душем холодной струей и сел завтракать.
Сегодня он встречает гостя. Из Новосибирска приезжает профессор Курганов. Этот ни при каких обстоятельствах не унывающий господин отличался от окружающих философским спокойствием и рассудительностью. Он не появлялся в Москве лет пять. Интересно, каким он стал?
Из традиционно пыльного вагона, из облака едкого торфяного дымка на платформу вышли индусы в чалмах, челночники с объемными сумками. А вот и сутуловатая спина профессора. Сам он рассыпался в благодарностях юной проводнице. Увы, ни прежнего лоска и белоснежной сорочки, ни прежней
