предвещает смертное охлаждение природы, отрывая мысли от земли и поднимая к небесам.
Когда-то в детстве моя собственная жизнь представлялась мне бесконечной. Старческое увядание, тяжелые болезни, смерть – всё это, конечно, происходило с кем-то – но не со мной! Я даже представить не мог себя старым и немощным. Я читал о дуэлях, смерти в бою, убийствах поэтов, не доживших и до сорока – и проецировал их судьбы на свою. Впервые захотел побыть стариком, когда меня познакомили с двоюродной бабушкой. Она оказалась очень доброй, говорила как-то непривычно мягко. Мне сразу захотелось рассказать ей о своих юношеских волнениях, страхах… Тогда я был безнадежно влюблён в женщину двадцати двух лет, она казалась мне совершенством. Её непорочный образ, мерцающий божественной красотой, преследовал меня днём и ночью, душа пребывала под вязким бременем горчайшего томления. Сам того не замечая, ходил я по краю пропасти, во всяком случае, перспектива самоубийства не казалась мне такой уж фантастической. Всё это я, заикаясь от волнения, покрываясь испариной, рассказал девяностолетней старушке, и она не посмеялась надо мной и не отмахнулась, как это обычно делают взрослые.
О, нет! Она взяла мои влажные ладошки в свои огромные крестьянские руки, прошептала: «ничего, ничего…» – и рассказала о своей первой любви. Оказывается, она впервые в жизни полюбила, будучи замужней: четырнадцатилетнюю красавицу выдали замуж за «крепкого» мужика из соседнего села, не спрашивая её желания. Я смотрел в упор на морщинистое желтоватое лицо в коричневых пятнах, в мутные слепые глаза, наполовину прикрытые нависающими веками, – и никак не мог представить эту старуху юной девушкой с пылающим сердцем и блестящими глазами. А она тем временем рассказывала, как поила допьяна мужа самогоном, укладывала спать, а сама убегала огородами к возлюбленному, студенту, приехавшему на каникулы навестить родителей. Воспитание в страхе Божием, крепко сидевшем в юных душах, не позволили случиться греху. Они лишь сидели на лавочке под луной и даже руками не касались друг друга, а просто говорили, говорили…
Она обнаружила тогда, что существует обширное количество тем для разговора двух душевно близких людей. Со своим мужем она обсуждала только хозяйственные дела, а о звездах, цветах, интересных людях, иных странах, науке, искусстве – супруги никогда не заговаривали. Конечно, на юную красавицу эти несколько вечеров, проведенных со студентом, произвели огромное впечатление. Она стала читать, писать простенькие, но задушевные стихи, рисовать лес, озеро, птиц, цветы… Но самое главное – она любила! Потом студент женился на городской девушке и стал приезжать к родителям с женой. Их невинный роман закончился – будто солнце зашло и вернулась ночь. «Ну что ж, – сказала в завершение старуха, – поплакала в подушку, повыла, да и успокоилась. Много дел было по хозяйству, раскисать некогда было». Успокоился тогда и я.
Но побыть хотя бы недельку стариком, мудрым, спокойным, чтобы ничему не удивляться, ничего не бояться – это желание посетило меня. И еще очень странные слова сказала тогда старуха: «Жизнь пронеслась, как несколько дней – не заметила!» Тогда мои подневольные годы тянулись ужасно медленно. Школьный урок длился – по ощущениям – не сорок пять минут, а два-три часа. А тут девять десятилетий пронеслись как несколько дней. В общем, жизнь моя не столько раскрывала мне тайны, сколько умножала, становясь от этого всё более глубокой и интересной.
Шаг за шагом, случай от случая, распознавал я отличие страсти от любви. Страсть эгоистична и разрушительна – любовь жертвенна, она соединяет навечно и рождает новую жизнь. Та «вечная любовь» к двадцатидвухлетней красавице довольно быстро растаяла, как дым, но великое счастье общения с девушкой, душевно близкой, мне все же удалось испытать. Мы с Нюрой познакомились в поезде. В купе оказались вдвоем, нам предстояло провести наедине целых сорок семь часов. Так вот почти без сна и практически неотрывно мы беседовали, пересекая телесно нашу страну с севера на юг, а душевно – свои жизни с детства до настоящего дня. Вышли мы на одной станции, сняли двухкомнатную квартиру у самого синего моря и еще три недели проговорили, не касаясь друг друга, и только в Москве разошлись по местам постоянного проживания, чтобы через месяц соединиться узами законного брака. В настоящее время наше общение поднялось на следующую ступень – мы понимаем друг друга без слов и признаемся в любви одними глазами.
Все время своего путешествия по городу и по ушедшей жизни я по большей части смотрел под ноги. Они сами знали, куда меня нести, лишь изредка подключая верхнее сознание к корректировке курса. В настоящее время остались позади имперский вход в парк с золотыми коронами, дворец царского фаворита, а вокруг обступили деревья, а впереди поблескивала водой река. В кустах, среди мусора, копошились вороны, голуби и крысы, по веткам бегали серенькие белки с рыжими хвостами. Бабушки и папы возились с детьми, к каруселям и качелям выстроились пестрые очереди.
Из-под моей банданы по вискам и шее текли струи пота, сильно парило, будто горячая влага поднималась от земли и окутывала меня. Ноги сами свернули в лес и понесли в самую глушь. Там и настигли меня первые капли дождя. Я выхватил из рюкзака японскую палатку, тряхнул её, она сама раскрылась и превратилась в непромокаемое убежище. По дну расстелил шубу, сверху – газету, по газете расставил тушенку, хлеб, термос с чаем – залюбовался натюрмортом и похвалил себя и Нюру за дальновидность. Очень приятно слегка закусывать и пить чай под шорох дождя, вспоминая школьные походы на уроках природоведения, где нас учили ставить палатку, разжигать костер, укрываться от ливня и спасать утопающего.
Вдруг снаружи сгустилась тень, по упругому боку палатки зашлепала чья-то ладонь, я дернул замок молнии, открылась дверца и впустила внутрь промокшую молодую женщину. Я протянул ей полотенце и налил горячего чаю. Она вытирала волосы, прихлебывала из чашки и плакала. Пусть, думаю, успокоится, тогда сама расскажет, что с ней приключилось. Начала она, как и следовало ожидать, с упреков:
– Какие же мы, мужики, подлецы! – Так как я молчал, она продолжила: – Назначил свидание и не пришел! А я вымокла до нитки… А на той неделе я видела его с одной… рыжей в черном платье от Коко Шанель. – Я молчал и
