которых опять попал в ненавистную ему ситуацию, на Лейю, которая завела себе любовника, который так плохо обращался с его бывшей женой, что она опять вешается ему на шею.
Когда он увидел Лейю, злость его не прошла. Он понял, что даже не сочувствует ставшей для него чужой женщине. Но раз уж он решил поступать с ней по справедливости, то не в его правилах было идти на попятный.
— Ты что, правда хочешь вернуться к нам в дом? — спросил он холодно и отчужденно.
— Да, — невольно робея, ответила Лейя, которую муж всегда подавлял и пугал своей как духовной, так и физической силой.
— А почему ты рассталась со своим любовником? — продолжал допрос Бруну.
— Мы не нашли общего языка, — сухо ответила Лейя.
— Говорят, он тебя бил, — с неприятной усмешкой сказал Бруну.
— Говорят злые люди и говорят неправду, — так же сухо отвечала Лейя.
— Ну вот что, — подвела итог разговору Бруну, — ты можешь вернуться, но я запрещаю тебе говорить со мной и находиться там, где буду находиться я. Если согласна, можешь перебираться. А у меня еще кое-какие дела в городе.
Да, он решительно не переваривал эту женщину, и это ему не казалось, а так оно и было на самом деле. А от мысли, что он сам опять навязывал себе на шею, ярость просто закипала в нем. Ничего, кроме гадливой брезгливости, он к ней не испытывал. А еще испытывал сильнейшее желание набить морду ее любовнику, который попользовался ею и вернул опять же ему, Бруну.
Это свое желание Бруну и удовлетворил. Адрес любовника Лейи давно уже сообщили ему добрые люди.
Ралфа Бруну вытащил из постели, где он прохлаждался с какой-то бабенкой, и как следует вздул. На секунду ему стало легче, а потом еще гаже и хуже.
— Кто этот сумасшедший? — испуганно спросила Сузана.
Не отвечая на вопрос, Ралф, прикладывая к лицу холодной полотенце, бормотал:
— Ну погоди! Я еще с тобой рассчитаюсь…
После консультации Жеремиас вернулся домой в прекрасном настроении. Во всяком случае, он это всячески демонстрировал.
На вопрос Мариеты, что сказали врачи, он ответил:
— Сердце, сказали, как новое. Лет десять проживу спокойно, а если найду занятие, то и двадцать протяну!
— И какое же вы придумали занятие? — спросила, невольно улыбаясь бодрящему старику, Мариета.
— Представь себе, придумал! У Медзенга, оказывается, действительно куча денег…
— Больше, чем у вас? — спросила племянница.
— Не думаю. Но я хочу утереть им нос, уж больно он кичится своими быками. Я не я буду, если через пять лет быков у меня будет больше, чем у него. А если нет, ты свидетельница, откажусь от славного имени Бердинацци!
Мариета расхохоталась.
Но не все их разговоры были такими веселыми. В один прекрасный день Валдир сообщил Жеремиасу, что машина с городским номером принадлежит Маркусу Медзенга.
В тот день Жеремиас яростно метался по дому, наводя на всех страх своим безудержным гневом и готовностью запустить в любого чем попало.
Жудити и Мариета невольно холодели, мечтая не попасться разбушевавшемуся старику на глаза.
— Что ж, племянница-то с Медзенгой здесь спали? — напрямую спросил старик Жудити, показывая комнату Мариеты.
— Да что вы! — ответила Жудити, помертвев.
То же самое спросил дядюшка и у племянницы, но Мариета, к собственному удивлению, ответила спокойно:
— Да, представьте себе, я виделась с Маркусом, но, разумеется, не здесь и, разумеется, не спала. Он поссорился с отцом и хотел по старой памяти остановиться у нас. Но я сказала, что вы не позволите. Хорошо я сказала?
— Ох, по-моему, ты мне врешь, девочка, — сказал Жеремиас, не отвечая на ее вопрос.
— Значит, нехорошо? Другое придумать? — с какой-то веселой отчаянностью осведомилась Мариета.
И Жеремиас только головой покрутил: ну и ну! А потом все-таки сказал:
— Заруби себе на носу — ничего из того, что ты от меня получишь, не должно осесть в руках семейства Медзенга. Влюбляйся в кого угодно, кроме Медзенга. Поняла?
Мариета кивнула.
А вскоре Молочный Король удостоился визита Мясного Короля и его сына.
Поразмыслив на досуге, Бруну решил постоять за права несчастной, всеми оставленной, скитающейся по белу свету девушки. Если им не суждено быть счастливыми, то он хотя бы вернет ей имя, а вместе с именем и деньги. И он рассказал Маркусу о новоявленной Мариете Бердинацци. Маркусу очень по душе пришлась мысль, что его Мариета вовсе не Мариета. Авантюризм возлюбленной его ничуть не смущал, наоборот, придавал ей еще больше очарования. А главным было то, что, окажись она самозванкой, препятствий к женитьбе больше не было.
— Посмотрю я в лицо дядюшке вору, — говорил Маркус отцу, сидя с ним рядом в машине, — когда он услышит, что есть вторая Мариета Бердинацци.
— Ни в коем случае не вылезай, — оборвал его отец. — Не осложняй мне дело.
Гостей встретила Мариета и успела шепнуть Маркусу:
— Дядюшка узнал о наших встречах. Был вне себя, но я придумала оправдание.
— Какое? — успел спросить Маркус, но ответа не получил, так как вошел Жермиас.
— Мы приехали не с войной, а с миром, — начал Бруну.
— Что ж, посмотрим, что Медзенга называет миром, — процедил Бердинацци.
Он провел гостей в кабинет, усадил и приготовился слушать.
— Нам от вас ничего не нужно, — начал Бруну, и старик посмотрел на него недоверчиво, словно бы говоря: «То-то вы ко мне пожаловали!» — Да, не нужно, — повторил Бруну, — и я готов позабыть старые обиды, если только вы восстановите в правах одну Бердинацци, которую тоже зовут Мариета.
Мариета невольно вздрогнула, а Жеремиас стал слушать внимательнее. Похоже, теперь он всерьез заинтересовался.
Бруну в нескольких словах передал историю Луаны: падение с грузовика, потеря родителей, больница, амнезия, странствия с безземельными, затем жизнь у них в имении и случайная вспышка памяти — она Бердинацци!
Взволнованная Мариета не отрывала глаз от Маркуса: что? Что он думает об этой истории?!..
— Привезите ко мне эту девушку, — попросил Жеремиас. — Я хочу взглянуть на ее документы.
— Но у нее нет никаких документов и быть не может, — вступил в разговор Маркус.
— Все равно привезите мне ее, — решил старик. — Мы с ней потолкуем.
— Но нам придется еще искать ее, — со вздохом сказал Бруну. — Узнав, что мы Медзенга, она ушла.
Что ж, основной разговор был закончен, и хозяин пригласил гостей разделить с ним трапезу. Впервые за долгие годы Бердинацци и Медзенга сидели за одним столом, взволнованные, обеспокоенные, каждый со своими мыслями.
— Что случилось с Мариетой, моей матерью? — внезапно спросил Жеремиас. — И с моей сестрой Джованной?
— Обе умерли в нищете, — проклиная тебя, — ответил Бруну.
После этого трудно было надеяться на возобновление дружеского разговора.
