— Но?
— Но расплод, сэр…
— Это и есть они? — равнодушно спросил Пикслер. — Потрясающе.
— Наши записи говорят…
— Забудь о записях. Они ничего не стоят.
— Но сэр, ведь это вы их создали.
— Нет, Щипцоверн. Когда я это писал, я был другим человеком. Тот человек ушел.
— Ушел, сэр?
— Да, Щипцоверн, ушел. Отчалил. Покинул здание.
— Вы выглядите больным, сэр, — сказал Щипцоверн медленно, будто говоря с идиотом. — Но…
— Ну нет. Большое спасибо, конечно, но лучше я не буду тебе верить. У меня теперь есть советники получше.
— Сэр?
— Они поняли, что наши соседи на Горгоссиуме, особенно эта тварь Ветошь… — при этих словах его черты охватила поднимающаяся волна конвульсий, мышцы начали дергаться, и было ясно, что действуют они самопроизвольно, а не по его приказу. — Она собирается отрезать острова от естественного света.
— Откуда вы знаете, сэр? — спросил Шипцоверн.
— Я смотрю на экраны, доктор. Вся эта масса кишащего расплода закрывает небеса. Будет радикальное, даже катастрофическое падение температуры. Метели на островах, где раньше не выпадало ни снежинки. Посевы на полях погибнут. Скот замерзнет. В сельских общинах начнется гибель людей…
— Люди могут зажечь костры, — сказала Каттаз.
Пикслер посмотрел на женщину с откровенным презрением.
— Прочь, — сказал он. — Ты меня оскорбляешь.
— Почему?
— Мне не нужны причины. Просто уходи.
— Мистер Пикслер, прошу вас.
— Не хнычь, Щипцоверн. Я знаю, что между вами происходит. Я наблюдал, как ты вьешься вокруг нее. Разве ты не понимаешь, что из-за любви ты выглядишь нелепо? — Он посмотрел на Каттаз. — Ты все еще здесь? Я же сказал — прочь.
Каттаз посмотрела на Щипцоверна, надеясь на помощь, но его лицо было непроницаемым, эмоции оставались скрыты. Она так и не дождалась, что он за нее вступится. Делать этого он явно не собирался.
— Простите, что оскорбила вас… сэр, — монотонно произнесла она и ушла.
— Значит, Бабуля Ветошь создала себе армию, — продолжил Пикслер, как будто ничего не произошло.
— Разве? — спросил Щипцоверн. Его взгляд застыл на экранах, где был один только расплод.
— Прекрати таращиться на чертовых насекомых. Они — лишь часть ее замысла. Лучше посмотри сюда.
Он указал на несколько экранов, где показывались записи с легионами заплаточников, маршировавших пугающе четким шагом и поднимавшихся на борт военного корабля, а также живые съемки с тех самых судов, что пробивались сквозь темные воды Изабеллы. Единственный свет, который у них был — лампы на носу кораблей, подобные сверкающим глазам, и множество малых воздушных огоньков холодного сине-белого цвета, летящих рядом, над и позади эскадры.
— Вы имеете в виду этих тупиц? — спросил Щипцоверн. — Это же заплаточники. Тряпье и грязь! У них нет мозгов. Она могла научить их маршировать, но вряд ли они умеют что-то еще.
— Думаю, она дает тебе увидеть клоунов, которых ты никогда не примешь за солдат. Матриарх в своем роде очень умна, — сказал Пикслер.
— Матриарх? Так они ее называют? Хм. Она — психованный пережиток дней империи. Сомнительно, что она знает, какой сейчас год.
— Возможно, она действительно тронута безумием, Щипцоверн. С другой стороны, это может быть всего лишь представление, чтобы ты поверил в ее безобидное сумасшествие.
— В здравом она уме или нет, — ответил доктор, — реальная сила — не она. С самого начала это был Тлен.
— Никогда не стоит недооценивать женщину. В конце концов, Матриарх убедила встать в ее ряды некоторых очень могущественных сторонников. А это силы, назвать которые не осмелюсь даже я. Они не видят мир так, как его видим мы, поделенным на Ночь и День, Черное и Белое.
— Добро и Зло?
— Они сочли бы эту идею абсурдной.
— Значит, эти создания — ее сторонники?
— Так она считает.
— А вы — нет.
— Думаю, сейчас она им полезна. Они потакают ее мечтам об основании имперской династии.
— А она не старовата, чтобы рожать детей?
— Нет нужды рожать детей в мире тайн, где обитает эта женщина.
— Понимаю.
— Ничего ты не понимаешь. Вообще ничего.
— Нет, нет. Не понимаю.
— Отлично! — весело произнес Пикслер и положил ему на плечо липкую, холодную руку — руку мертвеца, подумал Щипцоверн.
— Ты все еще способен признать свое невежество. Значит, надежда есть, Щипцоверн. Веселей, доктор!
— Я не могу. То есть, конечно, если вы захотите…
Он попытался выдавить из себя улыбку, но зрелище это оказалось довольно жалким.
— Забудь, — сказал Пикслер.
Улыбка Щипцоверна тут же погасла, и он заговорил вновь:
— Наш город в опасности?
— Спроси себя: что наши источники говорят о ее планах?
— Что она хочет погрузить Абарат во тьму. Но… огни Коммексо все еще сияют.
— Верно.
— Может, нам следует ее умиротворить? Притушить их, например, процентов на пятьдесят, пока она не повернет свои военные корабли обратно.
— Это ее не обманет. Мы должны стоять на своем, или она разрушит город и все, чем он может стать.
— А чем…
— Этот разговор для вечера без военных кораблей, Щипцоверн. Иди в спальню. Поговори с той женщиной, у которой молоко и печенье.
— Миссис Любовь.
Пикслер пришел в ужас.
— Во имя всего, какой извращенец так ее назвал?
— …мм…
— Из твоего тупого выражения лица можно сделать вывод, что это был я.
— Да.
— Ладно, мы это исправим, когда закончится Последняя Великая Война, и мы выиграем мир.
— Вы в этом так уверены, сэр…
— А есть причины сомневаться?
— Войны очень непредсказуемы, сэр. Еще несколько минут назад мы не знали, что у Бабули Ветоши есть армия заплаточников. И… эти ее союзники.
