кровь.
— Думай, Андрей, как хочешь, но нам надо переезжать в город, — в одну из таких минут твердо сказала она. — Куда это годится — такую уйму времени тратить туда-сюда на разъезды. У меня работы много. Скоро вот предстоит защита докторской диссертации. И вообще, честное слово, мне теперь как-то неудобно, что живем мы в каком-то собственном доме.
Оттолкнув ногой подвернувшийся на пути стул, Андрей Данилович молча вышел из комнаты, но в коридоре его перехватила слышавшая все теща и подлила масла в огонь:
— Изверг ты какой-то, ей-богу. — И выпалила: — Частный собственник!
В те годы как раз развертывалась кампания против частных собственников: тех людей по соседству, которые держали коров, заставили сдать этих коров на мясо, и молоко пришлось теперь покупать в магазине; к магазинному Андрей Данилович долго не мог привыкнуть.
С тещей он надолго перестал разговаривать.
А пустырь застраивался. Сначала дома кучно поднялись в дальнем конце его, потом разошлись в стороны, и перед закатом от высоких зданий напротив чуть ли не до самого палисадника вытягивалась тень.
По выходным дням вся семья завтракала в одно время. Обычно веселыми и долгими были эти завтраки, а теща обязательно готовила что-нибудь вкусное, и на столе появлялись то блюдо с мясистыми треугольниками беляшей, еще не остывших после сковородки, с пузырьками масла на румяных корках, то пирог с карасями, то тонкие, почти прозрачные блины...
Но в ту зиму он и за общим столом чувствовал себя одиноким.
Однажды в воскресенье жена сказала:
— Слышал интересную новость, Андрей? Говорят, в центре города, совсем близко с больницей, собираются строить какой-то новый, экспериментальный дом с очень удобными квартирами...
— Слышал. — Андрей Данилович почувствовал боль в сердце. — Так что?
Вера сказала решительно:
— А то, что если мы оба с тобой захотим, то нам никто не откажет в получении в этом доме квартиры.
Он со стуком поставил на стол тяжелую кружку с кофе.
— Опять за свое. Я же говорил...
— Знаем, знаем... Слышали. Ты в этом доме каждый гвоздь заколачивал. Но почему ты только о себе думаешь? Я устаю, у меня работы много. Да и вообще как-то даже уже неловко становится: собственный дом, куры... Вечно ты в земле роешься. Атавизм какой-то, честное слово...
— Не так уж и много я в последнее время в саду работаю, запустил все.
— Ой, папа, что ты говоришь, — вмешалась дочь. — Как с работы возвращаешься, так сразу в сад или в сарай свой, в погреб. Ходишь по саду или сидишь там, в сарае-погребе, пока не стемнеет. Весной, когда мы с Риткой к выпускным экзаменам готовились, ты взял да и развел под самым окном костер и в огонь старой резины набросал: насекомые какие-то на твою грушу напали.
— «Насекомые», — передразнил он дочь. — Шелкопряд — знать надо! В саду почти живешь.
— Пускай шелкопряд. Ну и что, что не знаю? Зато потом от твоего дыма у меня три дня голова болела. А Ритка спрашивала меня: твой отец что, частный собственник? Куркуль?
Андрей Данилович возмутился: сговорились они все, что ли?
— С Риткой твоей еще буду цацкаться. И не с тобой разговариваю вовсе.
Но остановить дочь было трудно.
— Съездил бы к маме в клинику и посмотрел, сколько к ней на прием больных женщин каждый день приходит. Она же в городе лучшим специалистом считается... Неделями к ней приема ожидают.
— Что ты все высовываешься?! — прикрикнул Андрей Данилович и засопел. — Удивительно! Когда строил дом, то думал, что в нем будут жить и мои дети, и внуки...
Жена осторожно дотронулась пальцами до его руки:
— Успокойся, Андрюша. Все же ведь это несерьезно, сам посуди: город строится, у нас под окнами уже большие дома стоят... Зачем же нам мучиться, спорить? Или думаешь, персонально твоим внукам дом оставят? Нет, все равно снесут его — рано или поздно.
Сын, вихрастый, сильно вытянувшийся в последнее время и раздавшийся в плечах, засмеялся:
— Да кому он нужен — дом? Лично мне собственный дом не нужен. Закончу вот институт и уеду в Новосибирск или в Обнинск. Экономисты везде нужны.
Они его словно взяли в клещи.
— Ты, — бешено посмотрел на сына Андрей Данилович, — сиди и молчи, а то возьму вот вожжи и выпорю!
— Какие еще вожжи? — изумился сын.
А Соня рассудительно сказала:
— Ой, папа, ну что ты так часто взрываешься? Холерический у тебя характер. Часто кричишь по пустякам, грозишься, уж лучше бы и правда ударил. Еще в детстве, помню, я твоих этих вспышек побаивалась и все к маме в кабинет пряталась.
Это было новостью. Андрей Данилович, прищурясь, посмотрел на дочь, подумал и решил: «Врет она все».
Потом отвернулся к окну.
За стеклом гнулась ветка груши, отяжеленная пухлым комом снега. Сад, съежившийся за зиму, проглядывался далеко, на деревьях мягко искрился снег, но и под ним отчетливо угадывались суставчатые бугры прививок на яблонях. Таких бугров, величиной с кулак, на многих деревьях насчитывалось больше чем по десятку: от первых, трогательно-тонких яблонь, привязанных к колышкам, остались, пожалуй, лишь корни да мощные стволы, а вообще-то на всех ветках новые сорта — привитые. «И чего я все годы возился с садом? Кому это надо? Что я хотел доказать?» Но тут же, представив, что не было бы рядом сада, почувствовал пустоту в душе, скуку и, больше того, нежелание жить.
— Сада вам, что ли, не жалко? — сказал он.
— Под сад можно взять участок земли за городом, как все люди делают, — спокойно посоветовала жена.
Он резко повернулся к ней:.
— Ты хоть немного представляешь, что значит вырастить взрослый сад? Может, мне на другой сад и жизни теперь не хватит. Да и что интересного можно в саду вырастить, если не работать в кем каждый лень.
— А что ты здесь такого интересного вырастил?
— Ты так считаешь? — покраснел он.
За окном неожиданно сорвался с ветки ком снега, рассыпался в воздухе, и ветка выпрямилась, царапнув по стеклу; вздрогнув, Андрей Данилович резко поднялся на ноги, уронив стул.
— Никуда я отсюда не уеду! — выкрикнул он. — Так и знайте! Дом, надеюсь, не снесут до моей смерти, а там делайте что хотите.
Всю неделю он ни с кем не разговаривал. Ходил злой и хмурый — не подступись. Обиженно думал о том, что ведь дом так выручил семью в свое время, и не только дом, а те же куры, огород, разбитый в дальнем конце сада, — от них тоже бывал какой-то прок.
Больше всех это понимала теща. Ей приходилось готовить на всю семью, и она конечно же знала цену свежему — под рукой — картофелю, огурцам прямо с грядки, луку, помидорам и поэтому была единственным его помощником: удивительно даже, как она, всегда жившая в городе, жена художника, быстро все сообразила — сама подкапывала и вовремя поливала грядки с огурцами, палочки у кустов помидоров были ее заботой, она хорошо знала, когда и чем кормить кур, чтобы они лучше откладывали яйца...
Жена и дочь возились в саду всего лишь под настроение. Почему-то они полюбили сажать садовую клубнику.. и только за ее грядками и следили.
Когда в низкорослых, стелющихся над грядкой кустиках клубники появлялись крупные, почти с голубиное яйцо, ягоды, жена и Соня ахали возле грядок и всплескивали руками:
— Ох чудо! Вот чудо!
Еще Соня любила иногда собирать малину. Одну ягодку — в рот, одну — в корзиночку.
