После восьми лет правления Роберт решил совершить паломничество в Иерусалим. Хотя за этот срок ему пришлось столкнуться с заговорами родственников, в общем, он был хорошим правителем. По- видимому, его совесть не отягощали какие-либо особо тяжкие грехи, а слухи, будто он отравил своего брата с целью занять его место, распустили, вероятно, его враги, чтобы поставить под сомнение его благочестие. Паломничество в Иерусалим в начале XI в. было достаточно обычным явлением. Фульк, граф Анжуйский, совершил его по меньшей мере дважды. В 1026 г. в Иерусалим со своей свитой отправился граф Ангулемский. Путешествия были сухопутными – выезжали в начале октября, достигали места назначения в марте и возвращались к концу июня. Отправился в путь и Роберт, однако лучше всего рассматривать этот его поступок только как слегка экстравагантный религиозный жест, который должен был вызвать восхищение, а не удивление.
Хотя большинство паломников благополучно возвращались из странствий, путь был отнюдь не безопасным, и считалось благоразумным предварительно составить завещание. Свои распоряжения на будущее оставил и Роберт. Он убедил нормандских баронов принять в качестве наследника своего единственного сына, бастарда Вильгельма, которому на то время было семь или восемь лет, и добился поддержки в этом со стороны своего сюзерена – Генриха I, короля Франции. Хотя это решение, вероятно, воспринималось всеми как временное – так как Роберт вполне еще мог заключить подобающий брачный союз и произвести на свет законного наследника, – оно оказалось окончательным и не подлежащим изменению, когда в июне 1035 г. граф скончался на обратном пути из Иерусалима. Выехав из Святой земли, он, не добравшись до Константинополя, умер в Никее, где и был похоронен своими спутниками в церкви Св. Марии. Согласно Вильяму Мальмсберийскому, на закате жизни король Вильгельм послал в Никею своих людей, чтобы те привезли тело его отца, но когда в Апулии их застала врасплох весть о смерти господина, они там же и захоронили останки Роберта.
Хотя люди, жившие в феодальном обществе, и устали от сильной руки власть имущих, мысль о правлении ребенка также не вызывала у них восторга. Отсутствие необходимости подчиняться имело бы свои плюсы, но обязательно должны были появиться и минусы – неизбежно начались бы массовые волнения и произвол, повысилась бы вероятность внешней угрозы. Кто смог бы защитить слабых от сильных, а все графство – от соседей, вздумай они опустошить страну? Если бы в 1035 г. нашелся какой- нибудь подходящий претендент, взрослый мужчина из правящей династии, вопрос о наследии был бы, безусловно, решен в его пользу. Однако такой кандидатуры не оказалось. Среди многочисленных потомков Ричарда I не было никого, кому не препятствовали бы духовный сан, незаконнорожденность, вассальная зависимость от другого сеньора или неумение заручиться всеобщей поддержкой. Пришлось принять в качестве нового графа Нормандского Вильгельма, и все приготовились к неизбежному ослаблению власти.
Во французское графство, столь неожиданно унаследованное Вильгельмом, входили области на северо-западе Галлии, которые в течение IX–X вв. захватили и населили пришедшие с севера викинги. В 911 г. в городе Сен-Клер-сюр-Эпт король Карл III Простоватый заключил с одним из этих захватчиков – Хрольфом, или Роллоном, очевидно, норвежцем – соглашение, пожаловав ему Руан с его окрестностями, в том числе, вероятно, и земли, клином вдающиеся в междуречье Эпты и Сены. По-видимому, Карл назначил его маркграфом, чтобы тот защищал эту область от других скандинавов. Однако Роллон и его потомки распространили свою власть на все поселения викингов в округе и создали свое феодальное княжество, ставшее могущественной политической силой. Затем, самовольно или получив королевское разрешение, они приняли графский титул, который не только свидетельствовал о сюзеренитете французской короны, но также и узаконивал их собственную власть. В 965 г. в городе Жизоре на Эпте король Лотарь признал власть графа Ричарда I над областями Бессен, Котантен и Авраншен. Таким образом, рубежи Нормандии определились в общих чертах (а точными границы феодальных владений бывали редко) за столетие до Нормандского завоевания Англии. Начинаясь от Ла-Манша на севере, граница тянулась вдоль реки Брель от Э до Омаля, пересекала Эпту, доходила до Сены, затем шла на юго-запад, охватывая Мортань и Алансон, и наконец поворачивала на запад, отделяя Нормандию от Бретани. Графство по своей серповидной форме напоминало вытянутый береговой плацдарм, а также почти совпадало с территорией Второй Лугдунской (Лионской) Галлии
Подобную форму Нормандия сохраняла также из-за давления со стороны соседей. На севере лежало графство Фландрия, граничившее с графством Понтье; на востоке – герцогство Франция, домен королей- Капетингов; на юго-востоке и юге – графства Шартр, Блуа, а также Анжу (с Мэном, за власть над которым велась непрерывная борьба); и, наконец, на юго-западе – Бретань. Не имея на то особых исторических обоснований, графы Нормандии выдвигали притязания на Мэн и Бретань, заявляя, будто они были переданы им во владение французскими королями. Нужно сказать, что путем военного давления и заключения брачных союзов им периодически удавалось вовлекать Бретань в сферу своего влияния; вся эта ситуация весьма напоминает то, как складывались взаимоотношения между английскими королями и Уэльсом. Совершенно другие вопросы возникали в связи с графством Мэн, игравшим важнейшую роль в деле обеспечения безопасности Анжу и честолюбивых замыслах графов Анжуйских.
Таким образом, в отличие от своих соотечественников, поселившихся в Англии, норманны во Франции создали свое небольшое княжество, и хотя после 987 г. границы Нормандии подступили вплотную к жизненно важным королевским владениям, французские короли вовсе не стремились уничтожить это новое феодальное образование. Франция почти полностью состояла из подобных графств и герцогств, и короли требовали от их правителей лишь безусловного выполнения феодальных обязанностей и принесения оммажа. Возможно, граф Нормандии изначально считал себя вассалом французского короля, относившегося к нему как к своему леннику, получившему это графство из его рук. Однако характерной чертой этого периода была, по-видимому, некоторая бессистемность феодальных отношений, и поэтому они, естественно, могли меняться в зависимости от обстоятельств. Очевидно, короли редко требовали от графов чего-то кроме лояльности и военной поддержки, а графам, которые пользовались теми полномочиями, что полагались им по праву (и теми, которые им удалось, подобно прочим крупным феодалам, присвоить сверх того), было позволено назначать виконтов (заместителей графов) и епископов, чеканить свою монету и вершить суд, причем подавать королю апелляцию по вынесенному в графском суде приговору разрешалось лишь в исключительных случаях. Несмотря на свою гордость и фактическую независимость, графы оставались на удивление верными вассалами французских королей. Между ними сложилась даже традиция взаимопомощи в случае необходимости. Со времени прихода к власти короля Гуго Капета в 987 г. и до 1052 г. благодаря союзу, основанному на общих интересах, политические и феодальные отношения короны и Нормандии не оставляли желать ничего лучшего.
Поскольку власть графов Нормандии над графством практически ни в чем не уступала королевской, в XI в. их начинают именовать более высоким титулом. Английские хронисты называли графа этой области «эрлом», скандинавы – «ярлом Руанским». Гильом де Пуатье в книге о деяниях Вильгельма Бастарда, написанной в 1073-74 гг., называет своего героя то графом
