Дома у тети Любы Антона не оказалось. Младшая ее дочь путано объяснила, что живет он «на хуторе», идти туда на край леса через овраг. Недавние дожди превратили деревенские дороги и тропки в сточные канавы для жидкой грязи. Пока он дошел в новых туфлях до хутора, умудрился испачкать не только туфли, но и брюки по колено. Выезжая из асфальтовой Москвы, он совсем не подумал, что где-то еще может быть грязь. Дикость какая! Как же они здесь живут? Да тут с ума сойти можно от их отсталости! Триумфальное возвращение на родину превращалось в позорное хождение по колено в грязи.
Дом с шиферной крышей, как объяснила девчонка, на хуторе был один. Во дворе по цепи бегал и рычал громадный страшный пес, жутко похожий на волка. Антона видно не было. Он пошел к соседям и у бабушки, сидящей на завалинке, узнал, что Антон должен приехать на обед.
Костя напросился в дом и за жиденьким чаем с серыми, будто каменными, сухарями узнал, что Антон стал механизатором, его здесь уважают. И что называют его самостоятельным мужиком, потому как не пьет и работящий. «А уж девки за ём бегают, так это счету нет, как бегают, шалавы!» Костя чувствовал, что где-то в области желудка у него назревают спазмы, а злобное раздражение волнами хлестало из глубины живота в голову.
За оконцем грозно зарычал дизель, и у ворот антоновского дома с лязгом остановился серо-черный трактор. Из кабины весело выпрыгнул здоровенный мужик в телогрейке и вразвалку вошел в калитку.
— Что сидишь пнем, это твой брательник пожаловал. Иди за ним, да поуважительней там!
Костя подошел к калитке и увидел, как хозяин возится с волчарой, теребя его за шерсть и шлепая ручищей по крепкой шее чудовища.
— Антон! — окликнул он брата, не узнав своего голоса, до того писклявым и дрожащим тот ему показался.
Хозяин не торопясь обернулся, сдерживая рычащего на непрошеного гостя пса, и небрежно кивнул:
— Заходи, не бойся.
Пса привязал, зычно гаркнул на него, толкнул дверь и кивком пригласил брата в дом. В светлой горнице — стол и две лавки, старый буфет, крепко сбитый отцовскими еще руками. Антон повесил у входа телогрейку, сбросил сапоги и нырнул за кухонную занавеску. Оттуда сквозь шорохи и лязганье, звон и грохот послышалось:
— Бабой пока не обзавелся. Сестренка Нинка иногда забегает помочь по хозяйству. А так пока сам все делаю. Так что у меня здесь без лишнего. Садись за стол. Сейчас щей похлебаем.
— Так ты дом от колхоза получил?
— Получил! Дождесся от их. Сам срубил с Васяткой на пару. Следующим летом ему рубить будем, тоже хотит жить на хуторе. Иди подмоги.
Костя нырнул за тряпичную занавеску и сразу под собой увидел лаз в погреб. Там при свете лампочки возился брат и протягивал ему миски с огурцами, капустой и солеными грибами. Потом поворчал и передал Косте бутылку водки. В черном зеве печи грелся чугунок со щами.
Антон захлопнул крышку погреба и подавал брату тарелки и хлеб. Костя ставил на стол миски, тарелки, стаканы, весело звенел ложками с вилками и радовался тому, что пока все идет по-человечески. Сели за стол, Антон разлил половником щи по тарелкам. Налил по стакану водки. Глянул сурово Косте в глаза, затем улыбнулся и с хрипотцой сказал:
— За встречу, братишка. Пей. Со мной можно.
Костя уже пробовал пить водку, но это было однажды, и пили они махонькими рюмочками. Но, зажмурившись от накатившего чувства внезапной взрослости, лихо вылил водку в рот, глотнул и позорно закашлялся до слез. Брат через стол пару раз хряпнул его по спине и подсунул кусок хлеба с соленым огурцом. Костя жадно дышал, охлаждая обожженную глотку, и хрустел огурцом. Антон аппетитно хлебал щи, грыз луковицу, широко откусывал серый квелый хлеб.
Когда первые ложки щей согрели нутро, водка ударила Костику в голову, и он уставился перед собой, чтобы остановить головокружение. На стене висело старое зеркало в грязно-красной раме. В нем отражалась широкая спина Антона, его загорелая мускулистая шея, вихрастые нечесаные выгоревшие волосы.
Антон поднял голову и молча уставился на брата. Костя также молча изучал загрубевшее обветренное лицо Антона, белесую щетину на бугристом подбородке, неожиданно белую полоску на лбу, оттенявшую бронзово-красный загар. Из зеркала, открыв рот, зыркал то на Костю, то на Антона какой-то прилизанный испуганный шалопай с детским румяным личиком. Взгляд Кости шмыгнул вниз и рядом со своими белыми ручками с голубыми прожилками увидел мозолистые ручищи брата, будто отлитые из бронзы.
— А я с золотой медалью школу закончил и в университет поступил, — неожиданно для себя прогнусавил Костя.
— С портфелем, значит, ходить станешь, — бесстрастно констатировал брат.
— Да и старше ты меня всего на один час. Так мама говорила.
Антон задумчиво разлил водку по стаканам. Как яблоко, догрыз луковицу. Чокнулся своим стаканом и выпил, как воду. Вынул из кармана брюк мятую пачку папирос, зажал в желтых зубах, чиркнул спичкой, прикурил и выдохнул из себя прямо брату в лицо густую струю едкого дыма. Константин окаменело ждал
