солнцу. Он вежливо-занудно напомнил мне о выполнении молитвенного правила, и я на час вернулся в душную каюту. Прогулка по Сочи запомнилась стадами машин, чадящих голубоватым смогом, множеством бритых затылков и дамочек весьма легкого поведения. Отдыхающие трудящиеся, казалось, попрятались по переполненным пляжам, квартирам «под ключ» и гостиничным номерам. Я еще помнил Сочи моего детства – по большей части одноэтажные домишки в зарослях кипучей зелени и редкие острова домов отдыха, больше напоминающие дворцы с толстыми белыми колоннами и фонтанами, неторопливо гуляющие семьи, мужчин в пижамах, дамочек в домашних пестрых халатах под китайскими зонтами. По полупустому Черноморскому шоссе тогда проезжали открытые автобусы, везущие весело поющих трудящихся на озеро Рица, к Агурским водопадам, на гору Ахун, в Ново-Афонские пещеры. На широких дорожках и лестницах ботанического парка «Дендрарий» голосистые экскурсоводы рассказывали, из какой тропической страны завезены сюда это длиннохвойная сосна, пробковое дерево или толстенная лиана, а передовики производства аккуратно записывали это в блокноты.
В тот жаркий день нас окружал совсем иной город, больше напоминающий нелепую карикатуру на французскую Ниццу или, скажем, американский Майами. И всё здесь было – шикарные коттеджи, отели с зеркальными фасадами, роскошные рестораны и поющие фонтаны, отравленный автомобильными газами воздух, пробки на дорогах, энергичные брюнеты, кующие капиталы на приезжих, наркоторговцы и сутенеры – словом всё, кроме того, что так притягивало сюда в прежние времена: ароматной южной неги в тени буйной тропической зелени. Домашний уют заменила вездесущая криминальная тревога. Этот город перестал быть оздоровительным курортом, его превратили в огромный насос по откачке денег у приезжих.
Завернули мы в Кудепсту, где навестили давнего приятеля Михаила. Этот печальный грек по имени Апостолос устроил ужин на веранде и рассказал, как по просьбе приезжего полковника ФСБ повёз его на озеро Рицу. Полковник захотел съездить в шашлычную, что метрах в пятистах от озера, выше в горах. Там действительно подавали прекрасный шашлык на косточке из свежайшей баранины и домашнюю изабеллу, густую и пахучую, как мёд. И все бы хорошо, только на обратном пути их машину остановили вооруженные автоматами дикие абреки. Они отняли у гостей все ценное, вплоть до запасной канистры бензина, зажигалки и носового платка. Громко смеялись над словами полковника ФСБ о личном знакомстве с президентом Абхазии и офицерами Девятого управления. Отобрали у него красное удостоверение с золотым гербом и – слава Богу – отпустили живыми. На прощанье гостеприимные горцы приглашали приезжать почаще, только денег с собой просили брать в следующий раз побольше.
Этих дикарей, конечно, можно понять: они живут в нищете, питаются кукурузной кашей, работы нет – а тут белые люди с «кучей» денег, на сверкающей лаком иностранной машине! Ну как таких богатеньких да не попросить поделиться с нищими горцами сокровищами? К тому же наблюдательный полковник сказал чуть позже, когда они вернулись в Россию и успокоились, что глаза у грабителей были безумными, с расширенными зрачками. Видимо, ребятки, накурились крепкой абхазской конопли. Когда грек узнал, что Михаил направляется в Абхазию, он замахал большими крестьянскими руками:
– Ой, ребята, не надо туда ехать! Ограбят…
Мы, не сговариваясь, пожали плечами: ну, ограбят, значит, судьба такая.
А чтобы успокоить старого грека, Михаил рассказал историю о вине. Как-то пригласил его очень нужный человек в гости на юбилей. Миша заглянул в магазин французских вин и с помощью тамошнего сомелье выбрал в подарок «Шато Петрюс» урожая 1964 года по цене десять тысяч долларов за бутылку. Эта драгоценность возлежала в сафьяновой коробке на соломке в специальной салфетке, тщательно укрывающей зеленоватую пыль, осевшую на стеклотаре в тиши подвала за долгие годы выдержки. Прилагался так же сертификат на пяти языках, удостоверяющий подлинность вина. Понимаете, человек ну очень нужный и к тому же знаток и любитель коллекционных вин, пояснил рассказчик. Старик Апостолос долго еще чмокал сухими губами и возмущенно закатывал глаза к фиолетовому звездному небу. Юбиляр оценил подарок, горячо поблагодарил Михаила, но раскупоривать бутылку благоразумно воздержался и аккуратно поставил её на почетное место в роскошный резной бар с подсветкой и музыкой. Как говорится, прошли годы… И вот однажды компаньон уже на его, Михаила, юбилей подарил ему бутылку «Шато Петрюс» урожая 1964 года. И Миша сразу узнал то самое вино, которое он давным-давно самолично вручил юбиляру. Можно представить, сколько праздников и юбилеев обошла эта бутылка в зеленоватой плесени, прежде чем вернуться к первому хозяину! Тогда Михаил решился прервать цепь круговращения и к всеобщей радости открыл её и разлил гостям.
– Ну и как вино? – спросили мы хором, вытянув шеи.
– Да, честно сказать, – вздохнул рассказчик, – обычная терпкая кислятина с привкусом пробки и серы. На мой вкус, домашняя изабелла нашего добрейшего Апостолоса ничуть не хуже! – И он обнял хозяина за плечи, чуть не доведя его до стариковских слез.
С наступлением ночи мы спустились к морю. По дороге напевали старую добрую песенку, звучавшую некогда в исполнении Эдуарда Хиля: «Адресованная другу, ходит песенка по кругу, потому что круглая Земля, ля-ля-ля-ля!». На пустом берегу сидела компания из трёх человек, зачарованно смотревших на лунную дорожку. Она жидким серебром разлилась по черной морской воде, которая далеко-далеко сливалась с таким же черным небом. Мы сбросили одежды и прямо по лунному серебру вошли в жутковатую прохладную черноту. Когда привыкнешь, вода кажется теплей воздуха. Звезды теперь окружали нас: плескались вокруг и высоко в небе.
Заплыли мы далеко, казалось, до той невидимой линии, где небо падало в морскую пучину, а море восходило ввысь. Мы остановились перевести дыхание. Движения рук у поверхности и ног под водой почти не возмущали черной тишины. Сначала Игорь, потом Михаил, а следом и я – погрузились на глубину. Я открыл глаза и увидел удивительную картину: мы увлекли за собой тысячи пузырьков воздуха, они весело кружились в жемчужном вихре. Яркий лунный свет играл в каждой жемчужине, окружая наши тела светящимся облаком. Мы всплывали и глотали воздух, потом погружались на глубину, кружились и кувыркались в упругих струях воды, как птицы в тугих потоках воздуха. И смеялись, как дети. Вернулись на веранду молча, но едва присев к столу, разбудили дремавшего старика,
