себя, поэтому важно только то, что у нас вот тут» – и он ткнул пальцем в левую часть груди.
Саша не любил шумных компаний и, если соглашался на участие в играх или походах, то как-то нехотя, больше из вежливости. Этот парень никогда не злился, не скучал, был задумчив и очень необычно говорил. Чуть позже я узнал, что отец его работает «в органах».
Однажды, по уже сложившейся традиции, отец Саши предложил нам прокатиться на его «Москвиче». Мы доехали до самого Азовского моря, где удалось искупаться и даже принять участие в ловле рыбы сетью. Когда мы вытащили сеть на песчаный берег, старшие выбирали крупную добычу, а я выковыривал из бурых водорослей рыбу-иглу, морского конька, креветок – и очень радовался этим диковинкам. В каждом городе, который мы проезжали – Гуляйполе, Пологи, Мелитополь, Бердянск, – дядя Игорь заезжал в разные учреждения, а нам позволял прогуляться по городу. Потом мы снова ехали, и он обстоятельно рассказывал о местной истории, промышленности, национальном составе, климате. Спросил, видел ли я кинофильмы Тарковского? Пока не довелось, ответил я. Он пообещал показать дома собственную кинокопию, а потом сказал, что для выбора натуры фильма «Сталкер» приезжал в Запорожье сам Тарковский, и ему очень приглянулся ландшафт с отвалами шлаков на заводе «Запорожсталь» – натуральная запретная зона после космической катастрофы. Но что-то у него не заладилось, и он снимал в пригороде Таллина на окраине химзавода. А вообще-то у Тарковского большое будущее, он режиссер мирового уровня, закончил дядя Игорь.
Но самым интересным для меня оказалось заезжать в дома простых людей. Вот едем мы по степи, жарко, пыльно… И вдруг из-за холма вырастает село: белые домики, утопающие в густой сочной зелени, речка или пруд, гуси, поросята, индюки, куры, кошки, собаки. Дядя Игорь останавливается у любого дома, тут же выходит хозяйка и приглашает «пойисты тай спочиваты». Мы заходим в прохладный домик с домоткаными дорожками, огромной кроватью с горой подушек, лавками и табуретами, круглым столом посреди комнаты, и всюду – кружевные салфетки, полотенца, занавески, цветы, в углу – иконы под белыми рушныками с горящими лампадами. Хозяюшка «насыпает» борща в керамические миски, режет паляницу домашней выпечки на крупные куски, нарезает салат из огромных помидоров и душистых огурцов, на тарелочке – обязательное сало, иногда – вареники с капустой или картошкой, горчицу, цибулю, хрен, перец.
Случалось, мы ложились прикорнуть, а когда сразу вставали и ехали дальше. Почти всегда дядя Игорь предлагал деньги, но хозяюшки – почти все вдовые, потерявшие мужей на войне – отказывались, тогда он отвлекал старушку разговором и незаметно совал сложенные рубли под салфетку на комоде и быстро уходил, поторапливая нас. А я зачарованно смотрел на эти корявые узловатые руки и грубоватые морщинистые лица, загорелые почти дочерна. И эти глаза – усталые, добрые, выплакавшие море слёз, – они лишь изредка поднимались на собеседника – и сразу опускались вниз, стыдливо, по-девчоночьи смущенно… И эти «с
– Женщины, пережившие войну, – говорил дядя Игорь, – отличаются удивительной простотой и материнской любовью. Вот уйдут эти наши старушки… И как мы без них? Кто вот так просто откроет дверь, впустит в дом и накормит путника? Кто предложит «спочиваты»? Кто доброе слово скажет?..
А как дядя Игорь умел слушать этих простых людей, их незамысловатые рассказы о войне, о работе на заводах, в колхозах, о похоронках, о том, как одни женщины и хлеб растили, и дома латали, и «план робыли». Он задумчиво кивал, иногда переспрашивал, будто на всю жизнь запоминал, чтобы потом рассказывать эту настоящую историю простых людей, на которых вся жизнь в стране держится.
Может быть, от отца Саша воспринял такое уважительное отношение к слову. Например, задашь ему вопрос, он внимательно выслушает, потом несколько секунд помолчит, разглядывая твое лицо, и только потом открывает рот, чтобы обстоятельно ответить. Мне почему-то казалось, что такие погруженные в себя люди много читают, пишут – оказывается, нет! То есть, Саша, конечно, читал что-то и дневник вёл, но бессистемно и не всегда.
– Знаешь, мне неприятны вопросы, вроде, читал ли ты то или это. Большей частью, люди читают не для практической пользы, а чтобы потом сказать: да, знаю, там еще она отвергла его любовь, а он её долго добивался, пока она не снизошла к нему. Чушь! Мне кажется, достаточно десять хороших книг прочесть, двадцать настоящих фильмов посмотреть – и хватит, чтобы до конца жизни или подтверждать или отвергать те идеи, которые в них заложены. В книге «Лунный камень» Уилки Коллинза есть такой персонаж – управляющий Беттередж. Так он всю жизнь читал одну книгу – «Робинзон Крузо» и в ней находил ответы на все вопросы. Возьми Шерлока Холмса. Помнишь, Ватсон удивился, когда узнал, что тот не знает, что Земля круглая? Зато Холмс досконально знал всё, что ему необходимо из области криминалистики, и был гениальным сыщиком.
И дальше после недолгого молчания Саша сказал:
– Мы обязаны в первую очередь себя самих узнать. Что нам какие-то французы, немцы и американцы – нам с ними детей не крестить. А с собой, с собственной душой нам придется жить вечно.
Хорошо сказано. Или вот это: «Мы живем не снаружи, а внутри самих себя, поэтому важно только то, что у нас вот тут» – процитировал я слова Саши, ткнув себя пальцем в грудь. – И еще: «Не важно где, важно как!» Что тут скажешь на столь убийственный аргумент!
– Вот оно! – воскликнул Володя, хлопнув меня по колену. – В этом вся суть твоей поездки в Запорожье. Ради этого вывода ты и ездил туда: мы живем внутри себя! И еще – ради любви. Эти ребята, да и всё то, послевоенное поколение, еще не растеряли любовь.
