Много позже, когда я читал у Святых отцов про целомудрие, мне вспоминалась Лена, к ней относил я дивные слова: благоухание, свет чистоты, ясность очей, радость сердца. Не удалось мне больше свидеться с Леной, но там, в памяти сердца живут те два дня, проведенные с ней. Мне нравится туда заглядывать.
В пропасть за овечкой
…Прощаемся с батюшкой, с его семейством и, благословясь, трогаемся в путь. Странник впереди, ну а странствующий, то есть я, сзади. Нам предстоит покинуть этот город. Нет, вырваться из его цепких объятий. Не знаю почему, но кажется, это будет непросто.
Идти по городу ? особенно по такому ? дело нелегкое: то слух режет сквернословие и похабщина. Глаза невзначай скользят по рекламным щитам с вульгарными картинками, нарядам нестрогих дам. Тебя толкают и задевают сотни грубых рук, жестких локтей. Молитва сбивается, комкается и рассыпается, как упавшая на каменный пол хрустальная ваза.
Случается, хожу среди толпы в окружении суетливого самодовольства. То и дело напарываюсь на холодную сталь чужих глаз. Нынче на виду нечто нагловатое, орущее, капризное. Только это не греет. Наоборот… Поэтому шарю глазами в толпе, ищу простую трудовую доброту. Она неброская. Она в тени, в тиши, в покое усталости. Но как приятно узнать, что это живет и действует, кормит, нянчит, растит… Как сразу окатывает теплом встреча с такими людьми.
Наконец, вижу наивные глаза на грубоватом лице, подхожу осторожно, чтобы не спугнуть, и говорю:
? Ну, что ты, брат, не горюй. Поверь, все будет хорошо.
? Ты и вправду так думаешь? ? спрашивает он, подняв грустные глаза.
? Конечно! Иначе и быть не может. Если остались еще на свете люди с грустными усталыми глазами.
? А что в этом такого? ? удивляется он.
? Ну, как же, неужели ты не понимаешь, что это настоящее. Здесь нет лжи. Нет лукавства. Но есть страждущее сердце, которое отторгает разрушение и грязь. Оно страдает в тесноте, оно плачет и требует ясности созидания. И находит. Со временем.
? Как ты хорошо сказал, ? он с волнением теребит ворот рубашки грубыми пальцами. ? Я тоже так думал, но словами сказать не получалось. Так говоришь, все будет хорошо?
? Да. Непременно, брат! Обязательно!
? Ты знаешь, я тебе верю, ? вздыхает он и кротко улыбается. ? Спасибо.
Мы прощаемся и расходимся. И каждому становится чуть лучше. А у меня возникает желание в Иисусову молитву вплести новое имя, если удается узнать, или «этого доброго человека». Хоть так…
…Однако, Вестник не оставляет меня без своего попечения. И среди людской толчеи то ли я сам, то ли сознание мое перемещается туда, где со времени деяний до наших дней живут дорогие нам и близкие Святые.
