побуждать медицинские общества унифицировать свою терминологию, содействовать изданию и распространению медицинских словарей».
Сейчас в иммунологии существует куча терминов. Они, естественно, возникли в связи с прогрессом этого раздела науки — например, в связи с изучением молекулярного строения антител.
Белковые молекулы-антитела относятся к определенному классу белков крови и носят общее наименование — гамма-глобулины. Всего их три разновидности молекул. Но сколько терминов и обозначений! Первую разновидность обозначают ?, или 7s?, или 6,6S?, или ?2, или, наконец, ?ss. Вторую разновидность обозначают ?1М, или ?2М, или 19S? или ?макглобулин. Третья разновидность имеет два обозначения — ?2А или ?1A. И вот все эти 11 обозначений всего-то трех молекул создали такую путаницу в литературе и на конференциях, что понимать друг друга стало невозможно. А это самая страшная опасность для любого созидающего сообщества. Ну и, конечно, особенно для ученых.
Это понимали еще древние, и, если верить их библейским рассказам, это понимал и этим пользовался их суровый бог. Когда в Вавилоне стали делать большую башню, чтобы достать до неба, бог рассердился на гордыню людей. Он испугался, что доберутся до него и лишат его монопольного владычества над небом. Башня росла. Бог думал. И наконец, придумал. Он дал каждой из строящих групп разный язык. Отдельные группы коллектива перестали понимать друг друга. Организованное строительство башни вылилось в беспорядок, сумятицу, в некоординированное «столпотворение». Так называемое «вавилонское столпотворение». И все кончилось. Башни не вышло. Бог спас свою монополию. Согласно библии отсюда и берет начало разноязычие народов.
Иммунологи не хотят «столпотворения». Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) собрала в мае 1964 года представительную комиссию из 14 ученых, чтобы разработать единую номенклатуру иммунных глобулинов, единый иммунологический язык. Комиссия постановила первую разновидность молекул обозначать как иммуноглобулины G (?G), вторую — иммуноглобулины М (?М), третью называть иммуноглобулинами А (?А). Однако только будущее покажет, какие термины выживут. А может быть, появятся новые, более точные и более емкие, которыми и станут пользоваться. Ведь и от древних языков библейских времен почти ни один не сохранился. Появились новые языки.
Нам с вами очень много приходится говорить о терминах. Что поделаешь! Это очень важно. Какие же все-таки термины отбираются наукой и выживают во времени? Какими качествами они характеризуются?
Первое — точность, научная точность. Слово или сочетания слов, используемые для обозначения, должны максимально точно отражать содержание. Возьмите, например, названия наук и их разделов.
Биология (от греческих
А есть по неведомым причинам укоренившиеся названия, которые не отражают предмет точно. Бывает так, что бывшее когда-то более правильное название исчезает. Астрономия, например, в переводе — наука о наименовании звезд. А разве этим занимается астрономия? Она от этого ушла много-много веков назад. А вот астрология — более правильно: учение о звездах. Но этот термин исчез. Правда, в этом случае такая ситуация не по неведомым причинам. Астрологию, ее суть и имя скомпрометировали древние астрологи и то, чем они занимались. Астрологи составляли гороскопы и пытались по звездам узнать будущее. (Очень часто даже великую, правильную мысль, а то и идею компрометируют и низвергают люди, которые ею занимаются.) Некоторые из них были просто шарлатанами, некоторые верили во всевышнего, некоторые прикрывались этой деятельностью, чтобы заниматься настоящей наукой. Так Кеплер был придворным астрологом по форме и великим астрономом по существу.
Надо сказать, что некоторые точно составленные гороскопы до сего дня приносят пользу. В гороскопах указано расположение звезд при том или ином событии. И эти сохранившиеся гороскопы помогают историкам устанавливать точные даты. Так, по обнаруженному гороскопу великого ученого и поэта средневековья Омара Хайяма выяснили точно дату его рождения — 18 мая 1048 года.
Так обстоит дело с названиями наук. Это, можно сказать, термины глобальные, многообнимающие.
Но вот более локальные термины. Там все еще сложнее.
Ну что означает, например, термин «рак»? Это слово, обозначающее болезнь — злокачественную опухоль, — имеет всеобщее хождение. Но почему рак? В чем сходство? Может быть, форма, цвет?.. Ничего. А термин живет. Что-то в нем есть, что приковывает человеческое сознание, какая-то необыкновенная и, пожалуй, необъяснимая емкость. Или вот еще — бешенство. Мы говорим «вирус бешенства», прививки против бешенства. Но ведь термин совершенно не соответствует действительности. Никакой бес ни в кого не вселяется. Основной симптом болезни — боязнь воды, судороги при проглатывании воды. Смерть наступает не от буйства, а от параличей. И есть очень точный термин — гидрофобия, что в переводе с греческого — водобоязнь. Но большее хождение имеет слово «бешенство». Именно этот необычайно емкий термин живет. Откройте даже учебник инфекционных болезней, и вы увидите главу «Бешенство» и лишь мелким шрифтом приписано: «Гидрофобия».
Правда, эти термины старые, они имеют свою большую историю. Они когда-то возникли наряду с другими. Наука отобрала для жизни именно их. Нам остается только пользоваться ими.
А как быть с новыми? Какие качества ученый должен вложить в термин, обозначающий сделанное им открытие? Как заставить это слово жить? Да и важно ли это?
Есть прекрасный рассказ Чапека о том, как важно выбрать название для пива, чтобы его все пили. Уж если это важно для пива, то как же…
Короче говоря: да, важно! Очень важно!
Хороший термин как бы фокусирует самое главное. Он приковывает внимание людей. Он пропагандирует не только научное содержание, но и притягивает в сферу этого содержания новые силы ученых.
Назовите сделанную вами машину «конструкцией, выполняющей ряд сложных операций под влиянием соответствующих команд», и она будет иметь успех только у тех, кто ее увидит. Назовите эту машину (и так было на самом деле!) «роботом», и она привлечет внимание всего мира. Может быть, я ратую за пустую рекламу? Нет. За научный термин, который своей емкостью не просто фотографически точно отображает смысл научного содержания, но и раскрывает его глубину, подчеркивает общечеловеческую заинтересованность в проблеме — привлекает к ее разработке новые отряды ученых.
Мне кажется, хороший термин должен удовлетворять по крайней мере трем условиям. Он должен правильно отображать научный смысл обозначенного явления. Он должен быть удобен в обращении. И наконец, он должен быть емким, привлекающим внимание. Я говорю слово «емкость», а не «рекламность». Емкость, привлекательность для большинства, образность, не искажающие научной сути.
Питер Медавар создал новый термин — «иммунологическая толерантность». Этот термин в течение двух-трех лет завоевал мир. Приведу еще несколько иммунологических примеров.
«Иммунитас» — значит «освобождение от податей»
Написано уже больше половины книги об иммунитете. Это слово использовано, наверное, сотню раз. Мы уже знаем, что такое иммунитет. Но что значит сам термин? Откуда он пришел такой емкий, что в него вписываются все новые и новые иммунологические закономерности? Этот термин произошел от латинского слова «иммунитас». Точный перевод его означает «освобождение от податей».
При чем тут подати? И где же тут точный научный смысл? Где тут невосприимчивость к генетически чуждым клеткам и продуктам их деятельности?
Термин «иммунитет» — варяг. Он пришел в биологию отнюдь не из родственных научных сфер. В средние века — в VII—XII веках — в большинстве стран Европы иммунитет оформлялся королевской грамотой. Эту грамоту король вручал феодалу, сюзерен вручал вассалу. Вместе с грамотой он передавал и
