— Ничего. Будешь жить, учить немецкий, писать свою книгу, наконец.
— И в каком статусе? Политического убежища просить? Так ведь не дадут, веских оснований нет.
— Убежища, но не политического… — Генрих умолк на мгновение. — К примеру, выйдешь за меня замуж и без проблем получишь вид на жительство.
— Как это замуж? — не сразу поняла Катя. — Ген, ты что? Я еще развестись не успела.
— Ну, развод и оформление новых бумаг, конечно, займет некоторое время, — согласился он. — А в остальном… Почему бы тебе не подумать над моим предложением всерьез?
— Я бы лучше на твоем месте подумала, — улыбнулась она. — А вдруг чуть позже ты на самом деле захочешь жениться? Ну встретишь кого-то, полюбишь. Или вдруг я кого-то встречу? Как тогда быть? Нет, Ген, не надо меня жалеть до такой степени. Фиктивные браки не для меня.
— А если это будет не фиктивный брак? — опустив глаза, негромко произнес он. — А если все будет по-настоящему?
— То есть как по-настоящему? — захлопала ресницами Катя. — То есть…
Растерявшись, она замолчала.
— То есть именно то, о чем ты сейчас подумала, — подтвердил Генрих. — Все по-настоящему.
— Ген, ты шутишь? — растерянно заглянула ему в глаза Катя. — Ведь мы просто друзья. Хорошие, добрые друзья. А семья — это прежде всего любовь. Ушла любовь — семья теряет смысл, сам недавно убеждал. Как же ее начинать без любви? Нет, Генка, — покачала она головой. — Спасибо, конечно, но на такую авантюру я не пойду.
— А я не буду тебя торопить, — спокойно отреагировал он. — Тем более что в первых числах января мы с Жастином отправляемся на три недели в Новую Зеландию. Минимум месяц на раздумья у тебя есть.
Катя не заметила, как допила вино, молча поставила пустой бокал на стол и задумалась. И если в душе еще была легкая растерянность от неожиданного предложения Генриха, в уме тут же созрел четкий ответ: нет, она больше не желает выходить замуж. А уж тем более за друга Генку, которого, увы, категорически отказывается принимать в любом другом статусе. Вот только надо бы все это объяснить, не обидев.
Как спасение, у стола тут же возник Михаил:
— Повторить? — мигом разлив оставшееся вино, с улыбкой спросил он.
— Спасибо. Пока достаточно. И бутылку пустую пока оставьте… Знаешь, устал я по свету колесить, — так и не дождавшись от Кати ничего вразумительного в ответ, продолжил Генрих. — Хочется пожить в тишине, покое, среди природы. Я уже и домик присмотрел в одном городке, неподалеку от Гамбурга. Кое- какие сбережения у меня есть, возьму кредит в банке. И до Жастина рукой подать: пару часов по автобану — и ты во Франции. Между прочим, он из самой что ни есть аристократической семьи! Его предки еще при Людовике четырнадцатом служили! Во время революции бежали подальше от Парижа, к границам Германии, да так и застряли. У них и замок есть, правда, они сдали его в аренду государству, и там сейчас музей.
— Надо же, какой у тебя родовитый друг! — искренне подивилась Катя, радуясь тому, что сменилась тема: — А почему там сейчас музей?
— Все легко объяснимо. Деньги. Чтобы содержать такую махину, нужны немалые средства, а все свои капиталы родители Жастина вкладывают в виноградные плантации, которые заложили еще предки. Кстати, мы только что пили не просто французское вино, а вино, произведенное на недавно модернизированном винодельческом заводе семейства Кложе! Вот, смотри, это их товарный знак! — показал он на этикетку. — Вино поставлялось еще в царскую Россию. Так что мой друг, кроме всего прочего, еще и потомственный винодел!
— Надо же, никогда бы не подумала, — недоверчиво сказала Катя. — А откуда взялась страсть к путешествиям?
— Обычная история. По молодости все норовят вырваться из дома. Вот и Жастин сначала по настоянию отца поступил в технологический университет, затем бросил, перевелся на исторический в Сорбонну. И категорически отказался возвращаться домой.
— И что, так и планирует до старости быть как перекати-поле? Ему ведь, поди, за сорок?
— Почти сорок четыре… Я не так давно заметил в нем перемены: как-то уж слишком настойчиво он стал предлагать посетить те или иные винодельческие дома. Расспрашивал подробно о производственных циклах, интересовался всякими мелочами, много фотографировал. Ну, а когда я посмеялся, что все это напоминает промышленный шпионаж, признался: отчасти так оно и есть, и он всерьез подумывает о продолжении династии. Родителям за семьдесят, сестра с мужем выбрали дипломатическую карьеру, так что кому, как не ему, продолжить дело предков. Вот приедешь, обязательно свожу тебя в гости.
— Ну что? Будем выдвигаться? — взглянула на часы Катя, опасаясь, как бы разговор снова не вернулся к теме замужества. — Пока съездим в Марьино, пока доберемся до вокзала… Да и с хозяевами надо бы попрощаться, поблагодарить, вернуть ключи.
— Да, пора, — вздохнув, согласился Генрих. — Сейчас я им позвоню. Михаил, счет, пожалуйста, — достав из портмоне кредитную карточку, попросил он официанта.
— Я подожду тебя у выхода. Надо заглянуть в одно местечко, — вполне доходчиво намекнула она.
«Снег пошел. И ветер усилился, — в ожидании Вессенберга Катя стояла возле дверей и отстраненно наблюдала за разгулявшейся за стеклом непогодой. — Вот так и в моей жизни: пусть нежарко было, зато солнечно. А теперь ни солнца, ни тепла. Сплошная зима… Да еще с аномалиями: Генка то ли шутя, то ли серьезно предложение сделал, Вадима с дамой встретила. Красивая, ухоженная… Видно, не зря он постоянно в Москву мотается, не только по делам… Вертит вами жизнь, госпожа Проскурина, — горько усмехнулась она. — Знать бы, за какие грехи…»
Несмотря на усилившийся снегопад, провожать на вокзал Катю и Генриха отправилась довольно большая компания: хозяева квартиры, друзья и малознакомые приятели, которыми, судя по всему, гиперкоммуникабельный Генка обзаводился каждый день. Выпив немного на прощание, гурьбой отправились до ближайшей станции метро, дружно вваливались в одну электричку, пересели в другую, толпой пересекали здание Белорусского вокзала, где к ним, к неудовольствию милиции, присоединилось еще несколько человек.
По сути, придраться стражам порядка было не к чему: вполне интеллигентного вида компания, веселая, но не буйная. И все же после того, как провожающие устроили на перроне небольшой импровизированный концерт с песнями под гитару, у них решили проверить документы.
Дав знать, что разберутся сами, ребята подтолкнули гостей к купейному вагону, помахали им руками и все с теми же песнями под гитару направились в сторону метро.
— Хорошие у тебя друзья, жалко расставаться, — посмотрев им вслед, загрустила Катя.
Едва поезд отошел от перрона, Катя предоставила своему спутнику возможность переодеться, вышла в коридор и нос к носу столкнулась… с вышедшим из соседнего купе Ладышевым. Удивленно застыв на несколько секунд, они машинально кивнули друг другу и повернулись каждый к своему окну.
Сфокусироваться на проносившихся мимо пейзажах не получалось. Во-первых, из-за скорости, во- вторых, из-за темноты, в-третьих, из-за обуревавших каждого весьма схожих чувств и мыслей: почему он (она) здесь, что он (она) делал (а) в Москве, заговорить или не стоит? И самый главный вопрос: с кем?
Минут через пять все прояснилось: из купе Ладышева вышла пожилая пара.
— Заходите, молодой человек, — вежливо предложили они.
За спиной Проскуриной в это же время появился Генрих.
— Катюнь, заходи, переодевайся, — заботливо произнес он.
Бросив на него оценивающий взгляд, Вадим молча вошел в свое купе и задвинул дверь.
Уснуть в ту ночь у Кати долго не получалось. На верхней полке давно посапывал Генка, а она все крутилась, крутилась. Уснешь тут! Тонкая перегородка может визуально скрыть людей друг от друга, но что делать с угнетающим, почти осязаемым присутствием рядом Вадима?
И надо же такому случиться, чтобы они встретились в многомиллионном городе! Да еще дважды за день! И что за дама сердца осталась у него в Москве? Хотя какое ей дело, с кем он там встречается…
