— Все так, Санечка. Правильно Анюта рассказывает. С ней вместе бежали тогда из Франции в Россию и знаменитый танцовщик Дюпор, а также ее младшая сестра танцовщица Бебель, и еще актер Флорио… Польстились громадными деньгами, какие им сулила дирекция театров. А деньги до того громадные, что ни один наш актер, самый превосходный, таких в глаза не видывал за всю свою жизнь…
— Парадный салоп-то у нее тысячный! Из лучшего собольего меха, — опять вступив в разговор, начала Анюточка. — Одних дорогих турецких шалей с дюжину, а может, и поболе того. Обедает не иначе, как на серебре… А бриллиантами вся усыпана… с ног до головы!
Санька слушала, завороженная, только и успевала вскрикивать:
«Ишь ты!», «Да ну!..», «Надо же…»
Но сердцем она была с другой, с Семеновой. И то, что та была русской и что мать ее была простой крепостной девушкой Дарьей — все влекло Саньку именно к ней, а не к знаменитой француженке, усыпанной с ног до головы бриллиантами и обедающей на чистом серебре.
И, думая о Екатерине Семеновой, представлялась Саньке девушка скромная, тихая, печальная, с голубыми глазами и русской косой, вроде бедной Лизы из Карамзина. И жалела она Екатерину Семенову, и хотелось, чтобы она была на сцене прекраснее, чем гордая француженка, приехавшая из чужой страны загребать тысячные деньги, да собольи салопы, да дорогие бриллианты…
А время шло.
Январь перекатился на вторую половину, а из Петербурга не ехала ни та, ни другая. Уже не любопытство, даже не нетерпение, а страх стал одолевать Саньку: чего они обе тянут? Чего не едут? Хотят дождаться, когда придет великий пост и в театрах прекратятся представления? А вдруг вовсе раздумали и не приедут?
Но вот снова разнеслась крылатая молва:
— Она едет!..
И наконец:
— Она уже здесь!
Это приехала мадемуазель Жорж Веймер. И остановилась она на Тверской улице в доме Салтыкова.
Надо же было такому случиться! Именно Саньке удалось одной из первых увидеть петербургскую знаменитость. Да разве только увидеть…
Глава восьмая
Получилось именно так, как предполагал Степан Акимыч: свое выступление в Москве Жорж решила начать «Федрой» Расина. В этой пьесе была одна из ее лучших трагических ролей. Она играла преступную супругу афинского царя Тезея — Федру.
Все места на этот спектакль были расхватаны заранее, хотя барышники драли за билеты чуть ли не вчетверо дороже. Съезд публики ожидался огромный. Не только истые любители театрального искусства рвались на спектакль, — и все именитое московское дворянство почитало за необходимость присутствовать в театре при первом дебюте французской актрисы.
Несколько дней спустя после приезда Жорж была назначена репетиция с ее участием. Все давно было готово.
В сером полумраке сцены возвышался дворец дорической архитектуры, декорация, созданная знаменитым в то время художником Скотти. Актеры были в сборе. Переодетые в длинные белые туники и короткие плащи-хламиды, они без толку слонялись по сцене, мерзли, перекидывались друг с другом раздраженными репликами. Против назначенного для репетиции часа прошло изрядное время, а Жорж не ехала. И это пренебрежение к ним, своим собратьям по сцене, сердило их и волновало. Санька была тут же.
Нынче утром поднялась чуть свет. Убрала все актерские уборные, а с особой тщательностью ту, которая предназначалась для Жорж.
Их превосходительство Аполлон Александрович распорядился поставить туда и новое зеркало в резной раме, и новые креслица, обитые зеленым кретоном. И даже привезли (надо думать, прямо из дома Аполлона Александровича) еще одно занятное креслице — козеткой зовется. Сразу двое сидеть могут. И жирандоли туда поставили. Их принесли прямо из кабинета Аполлона Александровича. И на свечи не поскупились. Не сальные воткнули, а восковые. И не одну свечечку, а по пять штук в каждую жирандоль. Вот должна быть красота, когда все десять зажгут!
И теперь, окончив свои дела, Санька стояла на обычном месте, в уголке за левой кулисой. Отсюда, не пропуская ни одного спектакля, она смотрела все, что шло на сцене Арбатского театра. И на русском, и на французском языках. И драмы, и комедии, и трагедии, и водевили, и оперы, и балетные феерии. А сейчас она, может быть, еще с большим нетерпением, чем остальные, ждала приезда знаменитой Жорж. Не понимая французских фраз, которыми перекидывались актеры, она чувствовала их раздражение, нетерпение и обиду. И сама она, устало переминаясь с ноги на ногу, тоже с нетерпением поглядывала на дверь: да что ж она, эта самая Жорж? Совесть-то есть у нее? Ведь истомились все, дожидаючись…
Вдруг к ней подошел один из актеров французской труппы. Санька знала: он тут главный. На ломаном русском языке спросил, знает ли Саня, где находится на Тверской улице дом графа Салтыкова.
Санька встрепенулась, ответила с готовностью: как не знать? Очень даже хорошо знает она дом Салтыкова.
А у самой сердце сладко екнуло: а ну как ее пошлют к этой самой Жоржи и велят сказать, чтобы та поторапливалась?
Тогда француз спросил: не может ли Саня быстро-быстро сбегать на Тверскую именно в этот самый дом графа Салтыкова?
И снова Санька ответила с готовностью: отчего же не мочь? Вполне она может. Да хоть бы и сейчас…
И тогда француз стал объяснять Саньке, что она должна сделать. Сбегать — это да! Но упаси бог, чтобы она, Санька, попалась на глаза мадемуазель Жорж! И чтобы, упаси бог, Жорж не подумала, что ее торопят. Саньке надобно только узнать, и ничего более… О, только узнать!
— Ты умный девочка, и ты должен все уразуметь и тут же бежать обратно. Мы только желаем знать… О! И ничего более — скоро или не так скоро она изволит прибыть. Ты понял меня, Санья?
Санька усмехнулась: как не понять? Не дура, все поняла! Ну и боится же он эту самую Жорж… Аж весь позеленел со страха.
Однако это не ее дело — боится или не боится. А сбегать она может. Поглядит и мигом назад.
Тут же услыхала наставление дедушки Акимыча. Он тоже собрался поглядеть на репетицию, не сидел в суфлерской будке, а стоял рядом с Санькой, тоже за левой кулисой.
— Сударушка, сие поручение деликатнейшего свойства. Смотри, Саня, не осрамись, не испорти дела…
И уже ей вдогонку:
— Сия особа весьма строптивого нрава. Только на глаза ей…
Он еще чего-то говорил, но Санька не слыхала. Вбежав в каморку, накинула на плечи шубейку, затянула на голове платок и пулей вылетела из театра.
Побежала на Тверскую улицу вдоль Тверского бульвара. Думала: в конце бульвара завернет налево, там недалеко и дом Салтыкова. Бежала и про себя дивилась: почему все ее так страшатся, эту самую Жорж? Неужто так свирепа? А может, и рукам волю дает? Или от ее знаменитости такой страх всех обуял?
Добежав до красивого особняка графа Салтыкова, в котором остановилась Жорж, Санька увидела возле дома щегольского вида карету, а вокруг толпу зевак. Из отдельных фраз, которыми обменивались люди, поняла, что карета ждет актрису, а та должна вот-вот выйти. И кучер уже на козлах, и вожжи держит наготове.
