— А что ж ты не заарканил?
— Не захватил аркана, — вздохнул парень, — и тебе хотелось сказать об этом. Вдвоем способнее бы изловить их. И тебе и мне по коню. Ведь как там ни говори, а друзьяк ты мне. Одним словом, односум[15].
Гурейка расчувствовался:
— Ну, спасет те Христос за доброе слово.
То, что сейчас сообщил Макарка, очень заинтересовало Гурьяна. Ну действительно, какой же он казак без коня? Иметь своего собственного коня — мечта каждого казака. Да, изловить аргамаков, видимо, отбившихся от азовского табуна, — дело большое.
Вот так прошлый год брат Матюха добыл себе красавца жеребца арабской породы. Правда, его чуть ногаи не поймали тогда. Едва ускакал парень. Но это в расчет не берется. Мало ли чего на свете не бывает.
На мгновение Гурейка задумался.
— Ладно, Макарка, — сказал он. — Попытка не пытка, что бог даст. Пойду с тобой за аргамаками. Только зараз домой сбегаю… Отец меня ждет, должно. Погутарю с ним, так зараз же и приду. Жди меня…
Он было заторопился бежать домой, но, вспомнив о песне своей, задержался.
— Макарка, — смущенно сказал он.
— Ну?
— А я, брат, песню составил.
— Песню? — захохотал парень. — Брешешь?
— Истинный господь!
— А ну заиграй. Послухаю, что за песня така.
— Да я петь-то не могу. Так скажу. Слухай:
— Неужто ты, Гурьяшка, составил, а? — удивился Макарка. — Песня, зальян, хорошая… А ну, я ее зараз спою… — И он ее, с налету запомнив слова, пропел, как пели казаки, с завываниями, с присвистом. — Ну как, а?
Гурейка восторженно смотрел на своего приятеля, даже глаза его повлажнели.
— Ох, и хорошо ж, Макарушка! Вот только конца нет. Надо придумать.
— Ну, давай придумаем, — сказал Макарка.
Но Гурейка уже сообразил, как закончить песню:
— Слухай, Макарка:
— А ну, давай вдвоем споем, — предложил Макарка.
— Давай.
Они пропели песню вдвоем, и оба растрогались.
— Ну, вот это песня так песня, зальян! — восторженно хлопнул по плечу Гурейки парень. — Не иначе как все Войско Донское будет петь ее.
— Ну уж там войско, — посомневался мальчишка.
— А вот поглядишь, — пообещал Макарка. — Ну, так скорей беги. Я обожду. Но ежели долго, не буду ждать. Пойду дотемна добывать себе аргамака.
— Ладно, зараз.
Гурейка стремглав помчался домой. Запыхавшись от быстрого бега, он ворвался в курень. Отец с какими-то незнакомыми казаками сидели вокруг стола, пили бражный мед. Из всех сидевших Гурейка знал только одного — есаула Пазухина.
— Ага! — встретил его отец. — Пришел? Это мой младший сынишка Гурьяшка, Гурьян, — отрекомендовал он его казакам. — Ну как, Гурьян? Есть новости али нету?
— Есть, батя, — весело ответил Гурейка.
— Видать, добрые, коли весел, — заметил Отец. — Рассказывай. Не бойся, это люди все свои.
Гурейка подробно и обстоятельно рассказал, как ему удалось узнать, зачем посольский толмач плавал на баркасе в Азов. И по мере своего рассказа мальчуган видел, как темнело лицо отца. Глаза сузились, загорелись гневом, на скулах выступили багровые пятна.
— Сволочи! — хлопнул войсковой атаман кулаком по столу. Ковши подпрыгнули. По доскам скобленого стола зазмеились полоски пролитого меда. — Теперь все ясно, — жестким голосом сказал атаман. — Ладно ж, турский посол, мы тебе все это припомним. У меня еще ж до этого сумление было, а может, он не виноват. А теперь все понятно. Спасибо, Гурьян, за службу Донскому войску. Спасибо, родной. А теперь предателю, собаке Фомке Кантакузину, собачья смерть! Смерть!
— Смерть! — закричали казаки.
— И толмачу его Ассану смерть! — прогремел Татаринов.
— Смерть! — поддержали казаки.
— Панька! — обратился атаман к есаулу.
— Слухаю тебя, атаман.
— Зараз возьми казаков двадцать — тридцать и огарнуй[16] галеру посла турского. Фомку и Ассана закуйте в кайданы[17] и покидайте в подвал становой избы. А всех остальных, кто будет там на галере, продадим персам в ясырь[18].
Есаул встал, нахлобучил на белую свою голову шапку, покачал головой.
— Что машешь головой, как сивый мерин? — грубо прикрикнул на него Татаринов. — Испугался?
— Я посла турского не боюсь, — спокойно сказал есаул. — И турок не боюсь… А вот царского гнева дюже боюсь. Это что правда, то правда. Не навлечь бы на себя беды.
— Не каркай, пес! — топнул ногой атаман. — Не ты в ответе будешь, а я… Как войсковой атаман, а хочешь, и походный атаман. Как хочешь величай, я тебе приказываю заковать в кайданы Фомку-посла и его толмача. Да гляди, чтоб никто из них не сбежал. Понял?
Есаул мрачно кивнул:
— Понял.
— И вот что еще, послухайте меня, — выбежал на середину комнаты войсковой атаман. Он выхватил из ножен саблю и вскрикнул: — Наступило время, браты, наступило! Объявляю поход на Азов! Объявляю, атаманы-молодцы!
— Ура-а! — ликующе гаркнули казаки. — Ура-а! Любо! В поход!..
Татаринов обернулся к переднему углу, где перед закопченными образами святых мерцала граненая лампадка, широко перекрестился.
— Господи благослови! Пошли, господи, удачи.
